Оррина тоже беспокоило состояние его повозки. Колеса раскачивались, готовые слететь с оси, а передняя ось, уже дважды ремонтируемая, была готова вновь сломаться.
Малыш Кальф чувствовал себя прекрасно, но Маргарет никак не могла прийти в себя после родов. Она была словно выжата, новые морщинки появились на ее лице. Иногда, глядя на Маргарет, Эмери узнавала в ней ту молодую симпатичную женщину, которую встретила в гостинице Сент-Луиса.
– Да не расстраивайся ты так из-за меня, – перехватив ее взгляд, сказала ей Маргарет, когда они, остановившись на дневной отдых, ели бисквиты и холодный рис, забеленный молоком. – Я прекрасно себя чувствую. Так всегда бывает после родов. Впрочем, может, я уже слишком стара, чтобы рожать детей.
В тридцать четыре года она считала себя старухой.
– Может быть, стоит остановиться на пару дней, – предложила Эмери.
– Нет! И слушать об этом не хочу. Я устала, но вполне в состоянии ехать дальше.
Однако, к удивлению Эмеральды, Оррин сам объявил еще один день отдыха.
– Отдых? Да мы и так без конца отдыхаем, а ты хочешь остановить нас еще на один день! – возмутился Рэд Арбутнот.
– Мне надо починить ось, – настаивал Оррин.
– Ну и что? Нам всем надо что-то починить. Мы все держимся из последних сил, но идем, разве не так?
Оррин побагровел.
– А я сказал, мы остаемся! Я здесь главный. Вы сами выбрали меня в Каунсил Блафсе.
– Как выбрали, так и перевыберем. Давно пора. Не вижу, чтобы ты был хорошим командиром. Если хочешь знать, твои действия больше продиктованы сумасбродством и спесью, чем здравым смыслом.
Оррин выругался, ему ответили тем же. Обстановка накалялась. После получасовой перебранки стало ясно, что большинство эмигрантов разделяют позицию Рэда.
Оррин сжал кулаки.
– Ну что же, жалкие ублюдки, можете идти. Что до меня, я через пару дней вас догоню. Мне надо заняться повозкой. И женой.
Во время спора Мэйс молчал. Сейчас он поднял вверх руку в знак того, что просит слова.
– Что вы думаете, мистер Уайлс, это бостонский почтовый тракт? – спросил он, хмуро сдвинув брови. – Мы в стране дикарей.
– Ну и что из этого? Я должен починить повозку.
– Чините ночью.
– Почему я должен делать это ночью, когда спокойно могу сделать это днем. Мы уже долгое время находимся в стране индейцев, и они еще не причинили нам никакого вреда. Вы сами сказали, что они достаточно миролюбивы.
– Да, сегодня они миролюбивы, а завтра… – Мэйс сжал губы.
– Послушай меня, Мэйс, мы наняли тебя, чтобы вести нас, ну и делай свое дело и не суйся со своими указаниями. Если ты хочешь получить свои денежки, делай то, что тебе скажут. Наступила пауза.
– Ну что же… поступай, как считаешь нужным, Уайлс. Но ты еще пожалеешь о своем упрямстве. Мы будем идти медленно, чтобы ты смог нагнать нас, нагнать за один день, понял? – Мэйс повернулся и ушел.
Все уехали. Тимми и Сюзанна пошли к ручью поиграть, а Оррин принялся за ремонт. Маргарет расстелила на траве одеяло и занялась малышом. Эдгар крутился вокруг них, виляя хвостом. Ветерок, Босси и волы мирно паслись на поляне.
Вокруг все спокойно и мирно, но почему-то Эмери было не по себе. Она остро испытывала чувство незащищенности.
– Я пойду собирать хворост, – сказала девушка, ни к кому не обращаясь в отдельности. Она взяла корзину и пошла вверх по склону, туда, где росли сосны. Обшарив один холм, она вскарабкалась на другой, поднимаясь все выше, подбирая сухие ветки и сучья. Вскоре повозка скрылась из виду.
Взглянув вверх, она увидела Мэйса, ведущего лошадь под уздцы.
– Что ты здесь делаешь? – удивленно спросила она. – Я думала, ты уехал со всеми.
– Я пришел, чтобы кое-что тебе втолковать, Эмери, говорить с Оррином бесполезно.
– Втолковать?
– Ну да. Эта страна, может, и не кажется тебе опасной, но она такова. Я хочу, чтобы ты присоединилась к каравану. Тогда я буду за тебя спокоен.
– Неужели? – Эмери вскинула голову. – Ну так знай, я в твоей опеке не нуждаюсь.
– А я буду тебя опекать. Мне за это платят. Ты, как и все остальные, находишься под моей ответственностью.
– Значит, дело только в ответственности, которую ты испытывал в тот день, когда спасал Труди? – ехидно спросила Эмери.
И тут же пожалела о своих словах, увидев его холодные глаза.
– А что я, по-твоему, должен был делать? Ждать, когда она утонет? Труди – моя подруга. Ты, видно, решила, что я принадлежу тебе, словно я не свободный мужчина, а твоя вещь, твоя собственность. Так вот знай, каким бы лакомым кусочком ты ни была, я не стану принадлежать ни тебе, ни кому другому.
