думают остальные, значения не имеет. — Она помолчала. — Но Лео считает, что истинная правда в другом.
— В чем?
— У него их две. Первая — он не хочет заканчивать книгу, пока не убедится, что обладает полным контролем над тем, куда уходят деньги.
— Что ж, — отозвался Лен, проглатывая комок злости, — тут определенно есть смысл. Это его книга. Если ему нужны гарантии…
— Ты еще не знаешь другой причины.
— Ладно, говори.
— Он хочет проучить нас, чтобы мы никогда не забывали, кто у нас в семье главный… Лен, я страшно устала.
— Давай еще раз все обдумаем; должен же быть какой-то выход…. Он все еще говорит с тобой?
— Последние двадцать минут я ничего не чувствовала. По-моему, он спит.
Лен издал какой-то бессвязный возглас.
— Ну хорошо. Почему бы нам самим не написать последнюю главу — несколько страничек…
— Кому-кому?
— Ну, положим, мне это не по силам, но ведь ты уже немного писала — и получалось чертовски хорошо. Раз ты уверена, что все ключи к разгадке там есть… Или наймем профессионального писателя. Так частенько случается. Вот, последний роман Торна Смита…
— Брось.
— Пойми, роман продан. Если один писатель начал, другой может закончить.
— «Тайну Эдвина Друда» так никто и не закончил.
— Мойрочка, а ты не помнишь, когда нас стал беспокоить закон противоположностей?
— Мм?
— Закон противоположностей. Когда мы начали опасаться, что ребенок окажется мясником с головой интеллектуала?
— 0x!
Лен обернулся. Мойра стояла, положив одну руку на живот, а другую заложив за спину. Глаза у нее были как у гимнастки, которая решила поупражняться в низком поклоне, но сомневалась, что у нее получится.
— Что случилось? — спросил Лен.
— Болит в пояснице.
— Сильно?
— Нет…
— Живот тоже?
Она нахмурилась.
— Не будь идиотом. Я чувствую сжатие. Начинается…
— Сжа… но ведь ты сказала — в пояснице.
— А где, по-твоему, обычно начинаются родовые схватки?
Схватки продолжались с двадцатиминутными перерывами, а заказанное такси никак не прибывало. Мойра уже приготовилась. Лен старался подавать ей хороший пример, по мере сил сохраняя спокойствие. Он шагнул к настенному календарю, вскользь глянул в него и нарочито небрежно отвернулся.
— Я знаю, Лен — еще только пятнадцатое июля.
— А? Я ничего такого не говорил.
— Сядь — ты мне на нервы действуешь.
Лен пристроился на краешке стола, сложил руки — и тут же встал, чтобы выглянуть в окно. Возвращаясь на место, он бесцельно закружил вокруг стола, взял баночку чернил и потряс ее, проверяя, надежно ли завинчена крышка, затем споткнулся о мусорную корзину, подчеркнуто аккуратно поставил баночку на место и сел с видом «J’y suis, j’y reste»[1].
— Беспокоиться не о чем, — бодро заявил он. — Женщины испокон веков занимаются этой работой.
— Конечно.
— А зачем? — яростно вопросил Лен.
Мойра хихикнула, затем вздрогнула и застонала.
Когда Мойра расслабилась, Лен сунул в рот сигарету и закурил ее всего с двух попыток.
— А как себя чувствует Лео?
— Не говорит. — Она сосредоточилась. — По-моему, он не совсем проснулся. Странно.
— Я рад, что дело близится к концу, — объявил Лен.
— Я тоже, но…
