— Видишь ли, Морт… Лалангамена — не город и не деревня. Своя Лалангамена есть у каждого на Тарсусе. У каждого во Вселенной.
— Что ты хочешь сказать. Клей?
— Это слово, — объяснил он. — Слово на тарсусианском языке. Оно означает “родной дом”.
Теодор Томас
Целитель
Гант открыл глаза, и на мгновение ему показалось, что он снова у себя дома в Пенсильвании. Он сел рывком, обвел пещеру затравленным взглядом и только тут вспомнил, где находится. От его резкого движения проснулись жена и сын Дан. Они вскочили, пригнувшись для прыжка, настороженные, готовые защищаться. Гант буркнул что-то успокаивающее и слез с застеленной мхом каменной платформы, которую он сам соорудил вместо кровати. Первые проблески зари пробивались в пещеру, прогоревший костер у входа едва тлел. Набрав охапку сухих веток, Гант поворошил угли и раздул огонь.
В последний раз столь яркие воспоминания о прежней жизни в том далеком мире, что находился за полмиллиона лет отсюда, посещали его очень давно. Невольно он взглянул на стену пещеры, где на камне старательно отмечались каждые прожитые сутки. Сегодня исполнилось ровно десять лет с того дня, когда за ним закрылся люк молибденовой темпоральной капсулы в Пенсильванском университете. Что он тогда сказал?.. “Разумеется, я согласен. Для первого опыта врач нужен обязательно. Только медик сможет правильно оценить физиологическое влияние перемещения во времени. И кроме того, эксперимент попадет в историю, а я тоже туда хочу…” Гант перешагнул через костер и, внимательно вслушиваясь, подошел к барьеру, загораживающему выход из пещеры. Снаружи доносились чье-то тяжелое дыхание и шорох кустарника. Выходить было еще рано, и они сели у костра, не торопясь, поели сушеного бизоньего мяса, запивая его водой из кожаного мешка, и стали ждать.
Наконец стало светлее, огромный ночной зверь ушел. Гант подошел к выходу, прислушался, затем отодвинул барьер и, махнув рукой жене и сыну, выбрался из пещеры. Оглядевшись, он двинулся по каменистой тропе к подножию скалы. Надо бы пройти лесом и поискать чего-нибудь съедобного, но это позже, на обратном пути…
В болоте, что лежало неподалеку за густыми зарослями кустарника, находился один из памятников его многочисленным неудачам. Там он пытался вырастить пенициллиновую плесень в каменных и деревянных ступках с соками всевозможных ягод, что произрастали вокруг. Гант давил ягоды и сливал сок в самые различные сосуды. За три года он провел сотни опытов, но в итоге получал лишь липкую серую массу, которая начинала гнить, едва на нее попадали солнечные лучи.
Добравшись до нужной пещеры, Гант перекинул тяжелый каменный топор в правую руку, подал голос и только после этого зашел внутрь. Обитатели пещеры встретили его настороженными взглядами, держа оружие наготове, и он был рад, что не забыл предупредить их криком о своем приходе. Он проследовал в дальний угол, не обращая больше на них внимания, и склонился над маленькой девочкой, которую хотел осмотреть еще с вечера. Она сидела на голом камне, прислонясь к стене, тяжело дышала ртом и смотрела на него бездумными глазами, почти черными на фоне пробившихся на лице светлых волос. Гант обернулся и, зарычав для острастки, сдернул медвежью шкуру с постели взрослого мужчины. Завернул в нее больную девочку и, отодвинув спутанные волосы, потрогал рукой горячий узкий лобик. Температура — сорок, может быть, даже больше… Он положил ее на спину и постучал пальцем по груди. Легкие отозвались тяжелым гулким звуком. В том, что у девочки запущенная пневмония, не оставалось сомнений. Она часто хватала ртом воздух, но все равно задыхалась. Гант взял ее на руки и больше часа держал, меняя положение, чтобы ей было легче дышать. Затем он принес горсть мокрых листьев и положил ей на лоб, пытаясь хоть как-то облегчить лихорадочный жар, но помочь было уже нельзя… Вскоре у девочки начались судороги, и все было кончено.
Гант положил тело на каменный выступ и подозвал мать умершей. Она склонилась над мертвой девочкой, осторожно дотронулась до ее лица, затем выпрямилась и беспомощно посмотрела на Ганта. Он снова взял девочку на руки, вышел из пещеры и направился в лес. Чтобы деревянной палкой выкопать могилу достаточной глубины, потребовалось больше часа.
По дороге домой ему удалось убить короткопалого толстого зверя, беспечно свесившегося с нижней ветви дерева. От туши неприятно пахло, но все же это было мясо, в котором они нуждались. У обломка скалы, из-под которого вытекал маленький ручей, Гант обнаружил множество молодых побегов тростника, только-только пробившихся из мягкой, сырой земли. Он собрал, сколько мог унести в руках, и отправился к своей пещере.
Жена и Дан были дома. Когда они увидели его добычу, их лица озарились радостью и жена тут же принялась разделывать зверя острым обломком камня. Дан внимательно следил за ее действиями, то и дело наклоняясь к огню и принюхиваясь к ароматному запаху жареного мяса. Гант в который раз сравнивал приземистую, волосатую женщину у костра и худенького мальчика, своего сына. В нем он без труда узнавал себя. И у жены, и у сына были массивные надбровные дуги под низким лбом, выступающие челюсти, характерные для пещерных людей, но сын рос стройнее, тоньше, и глаза у него были голубые и яркие. Он часто присаживался рядом с отцом и иногда выходил с ним из пещеры. Однажды во время грозы Гант заметил его у выхода. Не со
