Он схватил руку Глюкмана, на пальцах которой не было ни одного ногтя.
— Это индейцы вырвали тебе ногти?! Глюкман попытался вырвать руку; съежившись, медленно попятился.
— Вы не вернете меня туда? — пробормотал он, задыхаясь.
— Вернуть? Куда? — переспросил Шоненбаум. — Куда я должен тебя вернуть?
Внезапная судорога сотрясла тело Глюкмана; несчастный задыхался от страха, на лбу выступили крупные капли пота.
— Все кончилось, — словно глухому, прокричал ему Шоненбаум. — Все кончилось пятнадцать лет назад! Гитлер мертв и лежит в могиле!
Кадык на длинной, худой шее Глюкмана спазматически задвигался, губы растянула хитрая улыбка:
— Они всегда говорили это, но я не верю их обещаниям!
Шоненбаум глубоко вздохнул. Высота в двенадцать тысяч футов затрудняла дыхание, однако это была не единственная причина.
— Глюкман, — торжественно проговорил он. — Ты всегда был идиотом, но это уж слишком. Очнись! Все кончилось, нет больше Гитлера, нет СС и газовых камер; все в прошлом. У нас теперь есть собственная страна, Израиль, с армией, судом и своим правительством! Не надо больше прятаться! Идем!
— Ха-ха-ха, — мрачно отозвался Глюкман. — Этот номер у них не пройдет.
— Какой номер? — удивился Шоненбаум.
— Израиль, — заявил Глюкман, — такой страны не существует!
— Что ты несешь? Она существует! — возмутился Шоненбаум и даже топнул ногой. — Существует! Ты не читаешь газет?
— Ха, — Глюкман неопределенно хмыкнул.
— Даже здесь, в Ла-Пасе, есть израильский консул. Ты можешь получить визу и поехать туда.
— Со мной этот номер не пройдет. Еще одна немецкая штучка, — решительно отрезал Глюкман.
У Шоненбаума мурашки побежали по коже от уверенности, прозвучавшей в его голосе.
«Что, если это правда? — мелькнула неожиданная мысль. — Немцы вполне способны на такую подлость. Всем собраться в определенном месте с документами, подтверждающими еврейское происхождение. Все собираются, садятся на корабль, плывут в Израиль — и что же? Снова оказываются в лагере смерти… Бр-р… Такое возможно. Глюкман прав! Израиля быть не может. Это провокация. Боже мой, — подумал он, — неужели я тоже схожу с ума?»
Вытерев платком выступивший на лбу пот, он попытался улыбнуться. Словно издалека до него доносилось похожее на баранье блеяние бормотание Глюкмана:
— Израиль — это ловушка, чтобы собрать вместе всех, кто сбежал, и уничтожить. Немцы не дураки, они знают, как делаются такие вещи! Хотят собрать нас всех вместе, как в прошлый раз, и сбросить атомную бомбу. Я их знаю.
— У нас есть собственное еврейское государство, — терпеливо, словно ребенку, попытался втолковать собеседнику Шоненбаум. — Имя президента Бен-Гурион. У нас есть армия, мы представлены в Организации Объединенных Наций. Все прошло.
— Нет, — убежденно затряс головой Глюкман. — Я на своей шкуре изучил их уловки.
Шоненбаум обнял друга за плечи.
— Идем, — сказал он, — ты останешься со мной. Мы сходим к доктору…
Два дня ушло на то, чтобы из бессвязных воспоминаний жертвы составить некоторое представление о перенесенных им страданиях. После освобождения, которое, по мнению Глюкмана, было результатом временных разногласий между антисемитами, он укрылся в предгорьях Анд, искренне убежденный, что скоро все придет «в норму» и только индейский погонщик сможет избежать пристального внимания гестапо.
Шоненбаум не оставлял попыток объяснить другу, что больше нет никакого гестапо; что Гиммлер, Штрайхер, Розенберг принадлежат далекой истории, тогда как Германия превратилась в демократическую республику, но Глюкман только пожимал плечами и хитро улыбался: старая лисица не попадается в капкан дважды. Когда же Шоненбаум, исчерпав все доводы, показал ему фотографии израильских школ и армейских подразделений — счастливых молодых людей со спокойными лицами, — Глюкман гнусавым голосом начал читать заупокойную молитву по евреям, которых вражеское коварство собрало вместе, чтобы стереть с лица земли, как в дни варшавского гетто.
То, что Глюкман был туповат, не составляло для Шоненбаума особой тайны. Рассудок несчастного оказался менее вынослив, чем его тело. В концентрационном лагере его любил истязать помощник коменданта Айхмана, эсэсовский штурмфюрер Шульц. Мало кто верил, что Глюкман вырвется живым из рук этого звероподобного наци.
Как и Шоненбаум, до войны Глюкман работал портным. И хотя его пальцы утратили былую сноровку, он довольно быстро освоился с иглой, и мастерская «Парижский портной» начала наконец справляться с заказами, которые продолжали течь рекой.
Глюкман работал в темном углу, плотная сатиновая занавеска скрывала его от посторонних глаз. На улицу он отваживался выходить лишь поздно вечером, когда затворялись двери в домах, стихали шаги случайных прохожих. Постоянно думая о чем-то своем, он изредка непонятно улыбался; его глаза
