недвусмысленной угрозы. Из перерубленного горла мадам Демерс вылетало зловещее клокотание, в то время как безголовое и безногое туловище жертвы дюйм за дюймом медленно приближалось на кровоточащих обрубках. Джонс прикрыл глаза в надежде приглушить образы, однако вскоре обнаружил бесплодность этих попыток. К тому же, стоило опустить веки, и странные светящиеся точки снова начинали свой беспокойный хоровод.
Не оставалось ничего другого, как постараться удержать в памяти те зловещие образы, которые недавно он пытался прогнать. Удерживая одни, воображение прочно отгораживалось от остальных; однако помимо воли Джонса из тайников его сознания стали выплывать наиболее жуткие чудовища; всевозможные твари сочились и ползли к нему, охватывая плотным полукругом. Черный, блестящий Цаттогва выполз из пасти лепной горгульи — длинная синусоида, усыпанная тысячей рудиментарных ножек, — и с шелестом расправил тонкие когтистые крылья, готовый к броску. Усилием воли Джонс удержался от крика. Потребовалось все самообладание и рассудительность, чтобы заглушить забытые детские страхи. Несколько помогла новая вспышка фонарика. В лучах света безобразные муляжи выглядели не столь пугающе, как в глубинах памяти.
Но сомнения не рассеялись. Даже при свете фонарика Джонса не оставляло ощущение, что занавеска с надписью "Только для взрослых" слабо колышется и подрагивает. Хорошо представляя, что скрывается за холстом, он непроизвольно поежился. Перед глазами возникли гибельные очертания таинственного Йогх-Сотота — беспорядочное нагромождение переливающихся шаров, исполненных космической угрозы. Что, если эта отвратительная масса медленно перекатывается, чтобы поглотить его? Направо небольшая выпуклость в занавеске прикрывала острый рог Гноф-Кеха — обросшего волосами жителя гренландских льдов. Иногда это мифическое существо можно наблюдать на двух ногах, иногда — на четырех, однако более вероятно встретить его на всех шести конечностях. Чтобы избавиться от подозрений, Джонс решительно шагнул с включенным фонариком к зашторенному приделу. Разумеется, ни один из его страхов не оправдался. Хотя не покачивает ли своими длинными лицевыми щупальцами громадный Туле — медленно и угрожающе? Податливость щупалец не была секретом для Джонса, но он не предполагал, что сквозняка, вызванного его приближением, будет достаточно, чтобы привести их в движение.
Вернувшись на скамью, он закрыл глаза, стараясь не обращать внимания на перемещения световых пятен. Часы на башне раскатились единственным ударом. Всего лишь час? Джонс подсветил фонариком собственные наручные часы и убедился, что это так. До утра оставалась целая вечность. Роджерс появится в восемь, до Орабоны. Задолго до его прихода на улице рассветет, но в подвал не проникнет ни одного луча света. Все окна заложены каменной кладкой, за исключением трех тусклых прямоугольников, выходящих во двор из мастерской. Утомительное пари, ничего не скажешь.
Слуховые галлюцинации обрели пугающую отчетливость; Джонс мог поклясться, что слышит осторожные шаги в мастерской. Не следовало столько думать о твари, которую Роджерс с благоговением называл "Он". Последний шедевр лишил рассудка своего создателя. Кто в здравом уме станет запирать на массивный замок безжизненную фигуру из воска? Конечно же, шаги породило утомленное воображение. Необходимо взять себя в руки.
Изнутри мастерской послышалось слабое царапанье ключа. Направив на звук луч фонаря, Джонс не увидел ничего, кроме неподвижной двери. Выключив свет, он расслабился и закрыл глаза; и сразу же возникла явственная иллюзия поскрипывания — на этот раз не гильотины, а медленно, украдкой открываемой двери в мастерскую. Только бы не закричать. Сорвавшись, он растеряет остатки самообладания. Теперь отчетливо слышалось какое-то шарканье, неуклонно приближающееся к его скамье. Успокоиться. Надо немедленно успокоиться, иначе воображение уничтожит его. Пошаркивание раздалось совсем рядом, и решимость Джонса ослабла. Из его легких с выдохом вырвался крик:
— Кто здесь? Кто ходит?
Ответа не последовало, между тем как шарканье продолжалось. Джонс не решался признаться, какая из двух возможностей больше пугает его: включить фонарик и увидеть пустоту или оставаться в темноте, наедине с подкрадывающимся к нему животным? Спазмы мешали вздохнуть, дрожащие пальцы ощупывали кнопку фонарика. Напряжение окружавшего мрака усилилось настолько, что молчание стало невыносимо, и он снова выкрикнул: "Стой! Кто здесь?" — после чего включил спасительный фонарик. В следующее мгновение, пораженный увиденным, он выронил его и закричал, не в силах остановиться.
Прямо из темноты на него надвигалась отвратительная тварь, похожая одновременно на насекомое и обезьяну. Шкура свободно болталась на костяке, свисая омерзительными складками; морщинистая голова с мертвыми глазами пьяно покачивалась из стороны в сторону при каждом шаге. Передние лапы с широко расставленными когтями протянулись вперед, и все тело напряглось, как перед прыжком, несмотря на полное отсутствие выражения на лице твари. После испуганных криков в наступившей затем темноте чудовище сосредоточенно подобралось и прыгнуло, обрушившись всей тяжестью на Джонса. Не последовало даже слабого сопротивления, ибо нападение лишило последних сил несчастную жертву.
Обморок Джонса длился не больше нескольких секунд, потому что жуткая тварь проворно волочила его в темноте, когда он начал приходить в чувство. Ясность мысли ему вернули звуки, которые издавало чудовище, вернее, голос, которым оно издавало их. Голос принадлежал человеку и был удивительно знаком. Лишь одно живое существо могло скрываться за хриплыми выкриками, воспевающими подземный ужас.
— Йа! Йа! — ревело чудовище. — Я иду, о Ран-Тегот, иду с приношением! Ты долго ждал и отказывал себе в пище, но вот я несу обещанное. И даже больше того, ибо вместо Орабоны тебе достался один из всезнаек, которые сомневаются в Тебе. Ты сокрушишь и осушишь его — и станешь сильнее! Люди будут восхищаться его останками, как памятником твоей славе. Ран-Тегот, безмерный и непреклонный, я твой послушный раб и первосвященник. Ты голоден, и я несу тебе жертву. Ты подаешь знак, и я исполняю его. Ты напитаешься кровью и напитаешь меня своей властью, о Ран-Тегот! Йа! Шабх-
