густых сумерках; буроватая растительность обильно покрывает небольшую болотистую долину, окруженную чахлыми деревцами со зловеще изогнутыми голыми ветками. За деревней высится мрачный холм, на вершине которого кольцом установлены огромные валуны; осколок скалы выступает в центре. Без сомнения, это наиболее опасное из мест, о которых меня предупреждал В.
Особняк стоит посреди парка, буйно заросшего необычного вида кустами шиповника. С трудом продравшись через эти заросли, я останавливаюсь, пораженный ветхим обликом и атмосферой упадка, окутывающей здание. Архитектура фасада вызывает болезненное отвращение; удивительно, как до сих пор эта громада не распалась на части. Дом деревянный, и, хотя первоначальные очертания погребены под более поздними наслоениями флигелей, пристроенных в разные годы, я думаю, что основу сооружения составляет старинный колониальный особняк в чисто английском стиле. Возможно, предпочтение дерева камню объясняется стесненностью в средствах, хотя, если мне не изменяет память, жена Дирка Ван дер Хейла происходила из семьи чернокнижника Абадонны Кори, проживавшего в Салеме, где постройки из дерева не редкость. Невысокая колоннада подпирает маленький портик, под которым я укрываюсь от разыгравшейся непогоды. Дьявольские порывы бури, непроглядная тьма, раскаты грома, ливень и молнии напоминают о конце света: свежий ветер когтями рвет мою одежду.
Входная дверь оказалась незаперта, я включаю электрический фонарик и вхожу вовнутрь. Слой пыли толщиной в несколько дюймов покрывает пол и окружающую обстановку; воздух застоялся и отдает свежевскопанной могилой. Длинный коридор ведет к винтовой лестнице.
Поднявшись наверх, я выбираю комнату для привала с окнами на фасаде здания. Обстановка выглядит совершенно нетронутой, хотя большая часть предметов мебели рассыпалась от времени или перекосилась. Пишу эти строки в восемь часов вечера, после приготовленного на скорую руку холодного ужина из моих походных запасов. Деревенские жители обещали снабжать меня продовольствием, однако наотрез отказались подходить ближе полуразвалившихся ворот, ведущих в парк. Пока нельзя, говорят они. Никак не могу избавиться от неприятного чувства, что каким-то образом мне знакомо это место.
В доме явственно ощущается чужое присутствие. Чья-то злобная воля особенно враждебная по отношению ко мне — ищет способ сломить меня и завладеть мной. Никто не появляется, однако мне приходится напрягать все силы, чтобы выстоять. Нескрываемая враждебность определенно указывает на нечеловеческую природу существ, населяющих дом. Вероятнее всего, их направляют темные силы, замкнутые вне Земли — в пространствах вне времени и вне вселенной. Присутствие этой воли давит на меня подобно гигантской башне: именно так описывается ее влияние в хрониках Акло. Ощущение нависшей громады не проходит; удивительно, как столь чудовищные формы умещаются в пустоте комнат… хотя для человеческого восприятия они невидимы. Их возраст, должно быть, столь же неизъяснимо велик и не поддается разумному исчислению.
Почти не сомкнул глаз в эту ночь. Около трех часов утра в долине поднялся ветер; странно усилившись, он сотрясал дом словно тайфун, сквозняками пробегая по комнатам и громыхая входной дверью. Поневоле пришлось встать. По пути вниз воображение рисовало мне полуосязаемые формы, заполнившие темноту. Уже на лестнице что-то с силой подтолкнуло меня в спину — вероятно, ветер, хотя могу поклясться, что, резко обернувшись, я отчетливо различил расплывающиеся очертания гигантской черной лапы. С трудом удержав равновесие, я благополучно достиг основания лестницы и запер на тяжелый засов угрожающе раскачивающуюся дверь.
Полночный осмотр дома не входил в мои планы, но бессонница и страх, перемешанный с любопытством, побудили меня не откладывать поиски. Вооружившись мощным фонарем, я пробрался сквозь пыльные залежи в гостиную, расположенную в южном крыле, где, по моим сведениям, должны были находиться портреты. Все именно так, как и говорил В., хотя мою уверенность трудно объяснить лишь его словами. Некоторые из портретов потемнели, скрылись под слоем пыли; практически невозможно разобрать, что изображено на них. На остальных полотнах, избегших разрушительного влияния руки Времени, различимы черты потомков проклятого рода Ван дер Хейлов. Некоторые из лиц кажутся мне знакомыми, хотя я не могу припомнить, где мог видеть их.
Отвратительная физиономия графа Джори — рожденного в 1773 году младшей дочерью старого Дирка — сохранилась лучше всего; мое внимание приковывают зеленые глаза и змеиное выражение, застывшее на его лице. Стоит погасить фонарь, и мне начинает казаться, что изображение на портрете испускает слабое зеленоватое свечение. Чем больше я вглядываюсь, тем более зловещее выражение приобретает оно. Отворачиваюсь, чтобы избежать световых галлюцинаций.
Передо мной новый портрет, еще более неприятный. Упрямое, продолговатое лицо; маленькие, близко посаженные глазки и — похожие на свиные — щеки и нос. Художник употребил все свое искусство, однако не смог избежать неприятного сходства. О деяниях этого представителя рода Ван дер Хейлов В. рассказывал шепотом. Пока я с ужасом рассматривал портрет, мне показалось, что в глазах его засветились красноватые искорки и на мгновение фон холста сменил чужеродный, почти неземной пейзаж — унылая торфянистая топь под грязно-желтым небом и заросли терновника, разбросанные среди чахлых трав. Опасаясь за собственный рассудок, я повернулся и бросился бежать из проклятой галереи. Совершенно не помню, как очутился в единственной очищенной от пыли комнате, где расположилась моя «стоянка».
Принял решение осмотреть пристройки при свете дня. Заблудиться практически невозможно, так как следы отчетливо выделяются в пылевом слое,
