Запредел

— Ну? — тут же вопросил Уэллс. — Опишите, что вы видите и слышите.

Нейсмит невольно стиснул кулаки, затем постарался расслабиться.

— В палату только что вошел молодой врач. Его лицо я вижу как сейчас ваше. Лет тридцати, крупные черты, выглядит веселым, но глаза — недобрые. Посмотрел историю болезни, затем вперился в меня. «Ну и как мы сегодня?» Сестра взглянула и улыбнулась, затем вышла. Большая симпатичная комната — зеленые стены, белые занавески. Я спросил: «Где я?» — Нейсмит примолк, удивленно нахмурившись. — Ничего не помню… совсем ничего. Даже языка… он какой-то… — Нейсмит заметался на кушетке.

— Полегче-полегче, — успокоил Уэллс. — А что он вам ответил?

Нейсмит стиснул зубы.

— Сейчас. Он спросил: «А что это за язык, старина?» Но я его не понял! — Нейсмит приподнялся на локте. — Он говорил, а я не понял ни слова!

С озабоченным видом Уэллс придавил его обратно к кушетке.

— Полегче-полегче, — повторил доктор. — Мы знали, что после аварии у вас наступила полная амнезия. Всему приходилось учиться заново. Не позволяйте живости воспоминания…

— Но на каком языке я тогда говорил? — кипя гневом, вопросил Нейсмит. — Когда спрашивал: «Где я?»

— А можете вы повторить звуки?

— Ква э? — некоторое время спустя с закрытыми глазами вымолвил Нейсмит. Напряжение все нарастало — он уже не в силах был лежать спокойно. Лицо подергивалось, на лбу выступал обильный пот. — Вам это о чем-нибудь говорит?

— Я не лингвист. Но это точно не немецкий, не французский и не испанский — тут я уверен. Может статься, румынский или хорватский — что-нибудь из той оперы. У вас там никаких корней?

— По документам ничего такого, — напряженно выговорил Нейсмит. Пот заливал лицо, кулаки то сжимались, то разжимались. — Отец с матерью местные, и всю жизнь прожили на Среднем Западе. И все родственники тоже откинули копыта в омахской мясорубке; а я последний в семье — и едва избежал таких же радостей.

— Пойдем дальше, — предложил Уэллс. — Когда закончим, я прокручу ту фразу Хупке или Лири — интересно, что они скажут. А теперь еще немного назад. Постарайтесь успокоиться.

— Попробую. — Нейсмит вытянулся на кушетке, плотно прижав руки к бокам.

— Обращаю ваше внимание, — напряженным голосом проговорил Уэллс, — к последнему воспоминанию до пробуждения в больнице. Последнее, что вы помните. — Доктор снова обратился к пульту управления.

Нейсмит вздрогнул, когда еще один живой образ буквально взорвался в голове. На сей раз пейзаж — серый и туманный.

— Авария, — прохрипел Нейсмит, облизнув пересохшие губы. — Кругом до черта обломков — все дымится… Трупы…

— А где вы? — спросил Уэллс, подаваясь вперед.

— Ярдах в двадцати от фюзеляжа, — с усилием вымолвил Нейсмит. — Совсем голый… истекаю кровью… Холодно. Голая земля. Там чье-то тело, и я наклоняюсь посмотреть чье. Лицо — сплошное месиво. Ага — личный знак… Боже мой! — Он вдруг сел на кушетке, весь дрожа.

Уэллс побелел под своим загаром и выключил аппарат.

— Что? Что такое?

— Не знаю, — медленно проговорил Нейсмит, лихорадочно нашаривая в голове образ, который оттуда уже испарился. — Я потянулся к личному знаку того парня, а потом… не знаю что. Жуткий шок. Теперь прошло.

— Лучше на сегодня закончить, — предложил Уэллс, собираясь отключить пульт управления. — В другой раз…

— Нет! — Нейсмит схватил его за руку. — Мы уже совсем рядом — я сердцем чую. Поздно тормозить. Включите свою мозговыжималку.

— Не думаю, что вы поступаете мудро, Нейсмит, — утешительным тоном произнес Уэллс. — Вы реагируете слишком остро; помните, это мощный прибор.

— Еще одна попытка, — предложил Нейсмит. — Одну я выдержу; а там оставим до следующего раза. — Он не сводил глаз с Уэллса.

— Ладно-ладно, — нерешительно пробормотал Уэллс. — Посмотрим…

Нейсмит лег. Снова начались гудение и щекотка.

— Направляю ваше внимание на детство, — сказал Уэллс. — Любая сцена из детства. Все, что придет в голову.

Нейсмит остолбенел. Нечто всплыло в сознании — нечто столь страшное, что явись оно наяву — и он немедленно лишился бы рассудка. И больше — ничего.

Итак, полный провал. Стоя на дорожке у домика Уэллса, Нейсмит ожесточенно тер пальцами виски. Ничего, кроме головной боли, дальнейшие опыты не принесли.

Некоторое время он стоял в гневной нерешительности. Все попытки действовать отсекались одна за другой. С самого первого дня — в аудитории…