машина, за ней другая, следом через несколько сот ярдов еще одна, свободная. Дональд оглянулся на Миреллу, затем подошел к ней, обнял ее за талию под жакетом, привлек к себе и поцеловал. Его руки ласкали ее грудь. Он почувствовал, как ее губы дрогнули и слегка приоткрылись, и он ощутил кончик ее языка на нижней губе. Ее соски тут же затвердели.
Чем настойчивее он старался отогнать от себя воспоминания, тем меньше ему это удавалось, потому что с тех пор, как он в последний раз был с Миреллой Уингфилд, ни одна женщина не могла удовлетворить его так, как она.
Он резко отстранился и вернулся на мостовую. Издалека он заметил свободное такси и громко свистнул, замахав руками. Водитель мигнул ему фарами, подтверждая, что заказ принят. Светофоры загорелись зелеными огнями, и через несколько минут машина затормозила возле него.
Дональд вернулся к Мирелле, обнял ее за талию и повел к такси. Он помог ей устроиться на заднем сиденье, сел рядом и взял ее руку в свою.
– Ну, куда мы отправимся? – с улыбкой спросил он.
От Миреллы не ускользнула двусмысленность его вопроса. Она нагнулась вперед и постучала в стекло, отделяющее водителя от салона:
– Добрый вечер. – И назвала свой адрес на Шестьдесят пятой улице Ист-Сайда.
– Скорее уж «доброе утро», не так ли? Впрочем, утро, вечер или день, дождь или солнце – не важно. Я довезу вас туда в лучшем виде, – ответил водитель, попыхивая огромной сигарой. Счетчик включился, и машина сорвалась с места, унося их прочь по пустынным, грязным улицам.
Мирелла откинулась на спинку сиденья, приоткрыла окно и повернулась к Дональду:
– Привет, Дональд Дэвис. Меня зовут Мирелла Уингфилд. Я никогда не была замужем, у меня нет детей. Я живу здесь, в Нью-Йорке, и работаю помощником директора переводческой группы при ООН. Я свободно владею французским, турецким, арабским и греческим языками. Я полностью погружена в ту жизнь, которую сама себе создала, и нахожу ее удобной. Моя жизнь состоит из общения с отцом, матерью, братом, любовником, с которым меня связывает пятнадцать лет прочных отношений, и несколькими друзьями. Иногда бывают случайные сексуальные связи. Главный урок, который мне преподала жизнь, заключается в том, что я едва ли смогу получить то, что хочу.
Дональд лишь улыбнулся в ответ, и старые друзья, которые притворились, что не знакомы, чтобы преодолеть скованность и смущение, навеянные атмосферой светского «мероприятия», проделали остаток пути до ее дома в молчании. Дональд держал ее за руку и не сводил с нее глаз, а она смотрела в окно, на проносящийся за окном однообразный городской пейзаж.
Восточная Шестьдесят пятая улица казалась в этот час мертвым царством. Вдоль тротуаров были припаркованы десятки машин. Дональд вылез из такси первым и помог выйти Мирелле. С минуту они стояли возле открытой дверцы, не разнимая рук.
– Я хочу еще раз спросить тебя, Мирелла: куда мы отправимся?
Ответом ему стал ее поцелуй.
Глава 2
Какая женщина способна забыть физическое наслаждение, страстную близость, которая коренится в истинной нежности и теплоте, идущих от сердца? Забыть запах обнаженного мужского тела, сплетенного с ее телом, покрывающего ее как вторая кожа? Забыть ощущение напрягшейся плоти, прижимающейся к бедрам? Забыть влажные поцелуи, когда два рта становятся одним целым, а фаллос покоряет влагалище, не оставляя ощущения поражения, а наполняя ее безмерным счастьем, когда она испытывает один оргазм за другим?
Никакая.
Если и можно что-то забыть, то только не это.
Кончиком языка Пол нежно слизал пену своего семени с губ Миреллы. Он погладил ее по волосам, поцеловал веки, затем приник к ее губам. Он заглянул в ее глубокие фиалковые глаза и почувствовал, что тонет в них. Тогда он сжал в кулаке черные, шелковистые пряди ее волос, потянул их вниз и лег на нее, словно желая спастись и не пойти ко дну.
Он покрывал губы Миреллы страстными поцелуями. Его ласково-жестокие прикосновения порождали острое сексуальное напряжение и заменяли нежность, особенно в те мгновения, когда он посасывал ее соски и осторожно впивался зубами в мягкую плоть ее грудей. Когда она вскрикнула то ли от боли, то ли от невозможности выносить дольше страстное напряжение, он отстранился и прошептал:
– Я люблю тебя. Как бы мне хотелось тебя не любить! – Он медленно заскользил вниз, покрывая поцелуями ее тело, всасывая нежную кожу. Он зажал губами шелковистые темные волосы на ее лобке, а затем зарылся в них лицом, одурманенный пряным ароматом ее влагалища, прекраснее которого он никогда не вдыхал.
Но вот он распрямился и стал действовать рукой, сначала легко, как будто играючи, раздвигая сомкнутые губы и открывая себе доступ к влажным, плотно сжатым розовым лепесткам.
Мирелла чувствовала, что уступает, медленно утопая в блаженстве. Хотя она даже не пошевелилась, ее тело требовало большего. Как будто другие ее губы стали жить собственной жизнью и хотели, чтобы их услышали и поняли.
И вдруг Пол грубо схватил ее за ноги и, подтащив Миреллу к краю постели, вошел в нее с той силой и необузданностью, которая пристала скорее дикому зверю. Их соитие больше напоминало случку животных, не признающих человеческих законов.
Мирелла задыхалась и готова была разрыдаться. Она разрывалась между ощущением полноты, которое создавалось присутствием мужского органа в ее лоне, и тем, что теряла силы, испытывая один оргазм за другим. Пол крепко держал ее за талию и внимательно наблюдал за тем, как она на него реагирует. Приближаясь к оргазму, он не сдержался и, как сексуальный супергерой, воскликнул:
– До самой смерти!
Для Пола секс действительно был сродни смерти, бессмертию, реинкарнации, давая ему возможность возрождаться вновь и вновь. Прижатая к кровати тяжестью его тела, Мирелла думала о том, что для нее все по-другому: она получает всего лишь невероятное физическое наслаждение. Она слышала, как бьется
