работы он уже был опытным преподавателем-одновременником, и девять разных комплектов воспоминаний быстро улеглись на место в его сознании.
Приготовившись уходить, он вдруг испытал ощущение, что было какое-то странное событие. Сам демонстрационный эксперимент был, конечно, одинаковым во всех девяти аудиториях, различались только вопросы, которые задавались после, но даже они шли по знакомому пути.
Но одна из студенток в… какая же это была аудитория?.. да, в аудитории номер семь подошла к платформе, когда он уже почти уходил, и произнесла нечто совершенно необычное.
Он замер, пытаясь сфокусировать память точнее. Это была смуглая девушка, которая сидела во втором ряду, и звали ее Лолл. Наверно, она была из Индии, хотя странно, что она сидела отдельно от группы шепчущихся и хихикающих индийских девушек в броских, ярких сари и золотых сережках, которые расположились в последних, самых верхних рядах веера аудитории. Она подняла на него свои волнующие янтарные глаза и четким голосом спросила:
— Профессор, что такое «зуг»?
Бессмысленный вопрос! Он не имел ничего общего с демонстрацией или с темпоральной энергией вообще; собственно говоря, Найсмит был уверен, что такого слова нет в словаре физики. Тем не менее, странно, что он вздрогнул. Словно где-то глубоко в подсознании этот вопрос действительно имел какой-то смысл, причем жизненно важный смысл. Он вспомнил, что при этих словах девушки весь обратился во внимание; вспомнил, как обострились чувства и на лбу выступил холодный пот…
А потом? Что он ответил?
Ничего.
В этот момент действие поворота рукоятки управления закончилось, и он вышел из множественного состояния. Затем шок от воссоединения сознания, и вот…
Зуг.
Слово почему-то имело неприятное звучание, которое вызвало дрожь отвращения в позвоночнике. Вероятно, девушка была психически неуравновешенной, вот и все; надо будет запросить психиатрическую службу колледжа.
Но когда Найсмит вышел из комнаты управления, воспользовавшись задней лестницей, ведущей к его кабинету, ощущение неясного опасения и дискомфорта по-прежнему оставалось. Может быть, это просто напряжение от работы с несколькими группами одновременно? Не каждый смог бы вынести подобное. Но он гордился своей способностью выдерживать нагрузку и никогда ранее не испытывал ничего такого после занятий.
Он закончил свои ежедневные записи и быстро вышел, стремясь поскорее оказаться на свежем воздухе. Во второй половине дня было солнечно и тепло. Найсмит шел по университетскому городку, слушая отдаленный звук прибоя. Мимо пронесся монорельсовый поезд Инглвуд-Вентура — яркое кремовое с желто-коричневым пятно на фоне голубого неба. Его шум постепенно затих вдали.
По покрытым гравием дорожкам между кипарисами маленькими группами шли студенты. Газоны были густого, насыщенного зеленого цвета, аккуратно подстриженные. Знакомая, успокаивающая картина… и не совсем реальная.
Найсмита угнетало сознание того, что после четырех лет он все еще чувствовал себя по большому счету не в своей тарелке. Кругом все в один голос твердили, что он великолепно справлялся; курс реабилитации был пройден с высокими оценками, право на преподавание было возобновлено; теперь он был авторитетным и квалифицированным преподавателем… И, в конце концов, память этих четырех лет была всем, чем он располагал. Если больше он не помнил ничего, то почему бы ему в конце концов не успокоиться и не чувствовать себя дома?
С какой стати у него такое ощущение, будто в его прошлом скрыта ужасная тайна?
