желанной, он, совершенно обессилевший, с огромным трудом разлепил сомкнутые веки и увидел перед собой человека, лицо которого скрывалось во мраке, но человек этот явно не был Кельвином Дивестулатой; Джиллет вообще видел его впервые.
Мрачновато улыбаясь, человек дал Джиллету напиться, а потом положил ему в рот пару ложек меда.
И стал ждать, когда Джиллет заговорит.
Вода и мед неожиданно придали Джиллету сил, на что он уже и не надеялся. Изо всех сил сосредоточив свой взгляд на лице странного человека, освещенном суровой улыбкой, он спросил:
— Ты пришел убить меня, да? А я думал, такими делами он занимается сам… Похоже, ему это очень нравится… — «Он» для Джиллета всегда был только Кельвин Убивец.
Но незнакомец покачал головой и сказал тихим, но твердым голосом:
— Нет, я — Рив. И здесь я оказался, чтобы узнать: почему ты утверждаешь, что состоишь со мной в родстве?
При иных обстоятельствах Джиллет, конечно, не решился бы спорить с Ривом Справедливым. Будучи сам человеком добродушным, он верил в доброжелательность других, так что даже и не предполагал, что Рив желает ему зла. С другой стороны, Рив, что называется, сразу взял быка за рога, и Джиллет, чувствуя свою крайнюю уязвимость в этом вопросе, смутился и умолк. По многим причинам он очень не любил обманывать людей: во-первых, ему страшно не хотелось, чтобы его разоблачили — а сделать это всегда было очень легко; во-вторых, уже одно то, что его запросто уличат в бесчестном поступке, не давало ему покоя, будило в душе стыд и раскаяние.
Впрочем, в данную минуту мысли о стыде и раскаянии представлялись ему настолько несущественными, что их запросто можно было сбросить со счетов. Стараниями Кельвина Дивестулаты он давно уже лишился привычки инстинктивно скрывать свои чувства, даже если и обладал ею прежде. Так что на все вопросы Рива он отвечал прямо, словно бросая вызов судьбе:
— Я хотел заполучить вдову.
— Точнее, ее богатство? — спросил Рив.
— Нет. Богатство это, конечно, тоже неплохо, — покачал головой Джиллет, — но я не очень-то понимаю, что с ним делать. — К тому же Джиллет понимал, что богатство не принесло особой радости ни вдове, ни Кельвину. — Я хотел заполучить эту женщину.
— Почему?
Это был уже вопрос потруднее. Джиллет мог бы упомянуть о красоте вдовы и ее молодости; о том, что она иностранка; о том, что она похоронила любимого мужа. Но под ясным внимательным взглядом Рива все подобные объяснения казались ему несущественными. Наконец Джиллет ответил:
— Мне очень хотелось, чтобы она меня полюбила.
— Тебе хотелось, чтобы тебя полюбила женщина, чью любовь ты считаешь поистине драгоценной, — понимающе кивнул Рив и спросил: — Но почему же ты решил, что ее любовь можно завоевать с помощью алхимии? Любовь, которая стоит того, чтобы ее завоевывали, нельзя заполучить с помощью обмана. И эта женщина никогда бы по-настоящему не полюбила тебя, если б ты добился ее взаимности нечестным путем.
Вопрос об алхимии Джиллет счел довольно легким. Много свечных огарков назад — еще в самом начале своего тюремного заключения — нестерпимая боль в скованных руках создала у него ощущение того, что грудь его распахнута настежь и все, находящееся внутри, видно любому. И он честно признался:
— Да, она бы меня не полюбила. Она бы меня даже и не заметила! Жаль, но не знаю я такой хитрости, чтобы заставить женщин дарить мне свою любовь.
— Хитрости? — переспросил Рив и задумался. — Нет, так нельзя, Джиллет. Во всяком случае, со мной ты должен быть честным.
То ли мед, то ли отчаяние придали Джиллету сил, и он сказал:
— Я и был честным, пока он не посадил меня в эту проклятую темницу. Иногда мне кажется, что я уже умер и попал прямо в ад! Да и как иначе объяснить твое появление здесь? Ты ведь никакой мне не родственник, Рив Справедливый. Просто некоторые мужчины… они… ну, как вдова для меня: их любви женщины желают всем сердцем. Я не знаю, в чем там дело, зато могу точно сказать, что таких мужчин женщины никогда не оставляют без внимания. И отдаются таким мужчинам. Я-то, к сожалению, совсем не такой. Я ничего особенного женщине предложить не могу. Вот и приходится мне завоевывать женскую любовь с помощью алхимии. А если мне волшебство не поможет, так я никогда и не узнаю, что такое любовь.
Рив снова дал Джиллету напиться и вложил ему в рот несколько ложек меда.
Потом он повернулся, собираясь уходить, и уже на пороге сказал:
— В одном ты совершенно не прав, Джиллет из Предмостья. Мы с тобой все-таки родственники. Все мы, люди, одной крови, и я кровными узами связан с любым человеком, который сам позовет меня на помощь. — Он помолчал и прибавил: — В эту темницу тебя привело лишь собственное безрассудство. И теперь ты сам должен найти способ выйти отсюда на свободу.
И дверь за Ривом закрылась. А была эта дверь невероятно прочна, и темница находилась в глубоком подземелье, так что никто не слышал, как страшно выл Джиллет, оставшись в одиночестве.
Вдова, разумеется, тоже не слышала его стенаний. Честно говоря, ей и не хотелось ничего подобного слышать. Из-за воплей Джиллета ее ночью
