К этому времени над горизонтом поднялось солнце, окруженное разноцветным гало. Удивительно, но оказалось, что и люди, и ианцы не подходят близко к кораблю, остаются за пределами его расплывчатой тени. Корабль не окружили — все скопились на стороне, ближней к Преллу, образовав неправильный полукруг вроде подковы. И все как один повернули головы к источнику звука.
Секция корабельного корпуса скользнула внутрь или просто исчезла — так быстро, что невооруженный глаз этого просто не улавливал. Высунулся бледно-серый пандус, похожий на язык чабби, опустился на неровную скалистую почву. По пандусу мгновенно рассыпались розы — сотни, тысячи роз, а из проема в корпусе понеслись звуки фанфар. Ианские «обезьянки» весело захлопали в ладоши — еще одна привычка, которую они переняли у землян.
Затем, беззаботно шагая прямо по цветам, появился почетный караул — двухметрового роста гвардейцы в черной облегающей униформе, сапогах и высоких красных киверах. Они встали по пять человек с каждой стороны трапа и, повинуясь лающим словам команды, отсалютовали оружием. Громко забили барабаны, предваряя появление большой группы музыкантов в леопардовых шкурах. Они грянули простую маршевую мелодию с грубым, необузданным ритмом, обошли по земле вокруг пандуса, разбились на две группы и повернулись лицом друг к другу, продолжая играть.
— Ну кто бы мог подумать? — удивлялся Джузеппе Дуччи. Рассказ матери о представлении Чарта на Илиуме некогда произвел на него большое впечатление. — Старый доктор Лем знает таких знаменитых людей!
— Он знает только того, с кем встречался раньше, — рассеянно поправил отец, продолжая смотреть в бинокс и не замечая сердитого взгляда, которым наградил его сын.
Чевски пришлось потратить целую вечность на то, чтобы привести себя в приличный вид: принять душ, подобающим образом одеться, приколоть знаки отличия, побороть похмелье, совладать с депилятором, который все норовил пройтись по коже черепа и оставить глубокие кривые борозды в волосах, вместо того чтобы ограничиться щеками и подбородком. К концу всех этих сложных процедур Чевски был таким же потным и злобным, как и вначале.
Спотыкаясь на неровной дороге, ведущей к месту приземления корабля, он слушал звук фанфар и мысленно посылал жену в самый отдаленный ад самой дальней из известных ему планет.
— Мы бы не хотели, чтобы из-за нас вы откладывали встречу с другом, — сказал Старейшина Кейдад. Такая фраза, по ианским понятиям, была неформальным предложением действовать.
Доктор Лем попытался улыбнуться. Улыбаться было трудно. Он чувствовал, что все взгляды устремлены на него — такого количества собравшихся, наверное, не видывали на Иане с момента прибытия первого земного космического корабля, если тогда была толпа… Он очень не любил быть… как это раньше говорилось?., ах, да: «в центре внимания».
Но выбора не оставалось. Доктор покорно направился к корабельному пандусу — как всегда, в сопровождении Помпи. Оказавшись у закругленного корпуса корабля, внезапно ощутил нелепый страх: вдруг эта махина опрокинется и раздавит его в лепешку. Поднял глаза к верхнему краю корабля и заметил необыкновенно яркую — даже при солнечном свете — вспышку метеорита, падавшего с Кольца на Кралгак. Уж лучше бы такого не видеть. Вспышка была слишком похожа на дурной знак. Этот громадный корабль тоже упал с небес.
Когда он оказался метрах в двадцати от почетного караула, гвардейцы и музыканты повернулись к нему, салютуя во второй раз. А что если Чарт избрал такой способ появления потому, что считает Иан отсталой планетой? — подумал доктор. Надежда слабая. Но сейчас слабая надежда все же лучше, чем безнадежность.
Едва доктор Лем ступил на пандус, как тот плавно понес его вместе с Помпи вверх. Чабби удивленно присела, всеми когтями вцепилась в то, что должно было быть — но не было — твердой почвой, и издала испуганный вопль. Нагнувшись, чтобы утешить Помпи, доктор рассеянно поднял одну из бесчисленных роз и рассмотрел ее со знанием дела. Забавно. Сорт «Мир» все еще выращивают, уже столько столетий! Помпи лизнула цветок, решила, что он ей не нравится, и для храбрости покрепче прижалась к ноге хозяина.
Так, вдвоем, они вошли внутрь корабля, но оказались не в шлюзе и даже не в коридоре, а в некоем подобии грота. Сверху нависали складчатые сталактиты, напомнившие Лему занавеси, повисшие прошлым вечером в ночном небе. Сталактиты были искусно и причудливо освещены. Откуда-то доносилось журчание воды, пахло лимоном.
Из-за каменных колонн выплыли грациозные красавицы в тончайших одеждах, обступили доктора и шепотом приветствовали его — на сотню разных голосов. Одна из них, в бледно-голубом одеянии, ласково попросила гостя пройти дальше. Следуя за ней, он оглянулся через плечо и увидел, что вход в корабль закрылся, исчез, словно его никогда не было. Лем снова взглянул на девушку в голубом, собираясь задать какой-то вопрос, и от изумления не смог сказать ни слова. Он увидел не белокурую красавицу в голубой прозрачной одежде, а гнусную тварь с зелеными клыками и глазами цвета гнилого мяса. В ноздри ударил запах серы, разъедавший горло и легкие; раздался резкий звук, словно вопил взбесившийся осел, а твердый пол под ногами превратился в хлюпающую тошнотворную грязь. Затем пала тьма.
