Nkosi Sikkelele Afrika[20]
ВАШЕ МОЁ
– Все они безумны, кроме нас с тобой и твоего маленького ге…
МОЁ! МОЁ!! МОЁ!!!
(ПАТРИОТИЗМ. Один известный английский писатель как-то сказал: если бы ему пришлось выбирать, предать свою страну или предать друга, он надеется, что у него хватит порядочности предать свою страну.
Аминь, братья и сестры! Аминь!
«Словарь гиперпреступности» Чада С. Муллигана)
ПРОСЛЕЖИВАЯ КРУПНЫМ ПЛАНОМ (6)
НА ЧЬЕЙ Я СТОРОНЕ?
В Нью-Йорке Элайху Мастерс предпочитал останавливаться не в отеле и даже не в доме одного из своих многочисленных друзей, хотя знал, что многих его постоянные отказы обижали. Вместо этого он снимал комнату в общежитии Организации Объединенных Наций, и если – как в этот его приезд – оно было настолько переполнено, что для него смогли найти только убогий шкаф-переросток, где кровать поднималась и складывалась к стене, чтобы жилец мог добраться до раковины под ней, сойдет и это.
Он страшился полюбить собственную страну, как сделал это его друг Зэдкиэль Обоми, и боялся, что однажды его с трудом выпестованное, сознательно принятое решение служить человечеству рухнет под гнетом горестного положения его братьев-американцев. Сегодня он опасно близко подошел как раз к этому. Вид моложавого вице-президента в «Дженерал Текникс» бесконечно его расстроил…
Он еще не раскрыл причину, ради чего обратился в «Дженерал Текникс», но не сомневался, что корпорация представит данные на рассмотрение Салманассару и получит вывод, весьма близкий к истине. Слишком многое в его жизни было достоянием гласности: например, его собственное прошение о переводе в Бенинию, когда при нормальном ходе событий ему логичнее всего было бы стать следующим послом в Дели, а после пожать плоды своих трудов и получить настоящую синекуру – в Париже, может быть, или даже в Москве. Какую шумиху тогда подняли из-за его назначения в Бенинию, особенно «Поколение X»…
Он сидел на единственном в комнате стуле, лицом к (хотя и не видя его) плоскому экрану настенного телевизора, на который чудо голографической передачи сигнала проецировало изображение, казавшееся плотным и вещественным, но менявшее перспективу, если зритель перемещался от одного края экрана к другому. На экране недавно шел выпуск СКАНАЛИЗАТОРА, и подробности боев в Тихом океане и актов вандализма, антиправокатолических беспорядков и нападений мокеров вообще довели его даже не до депрессии, а до почти ступора.
В одной безвольной руке он держал книгу, которую порекомендовал ему друг и которая вышла через несколько месяцев после его отъезда в Бенинию. Имя автора он, разумеется, уже слышал, знатоки считали его одним из десятка по-настоящему великих 'vulgarisateurs [21] социологии в духе Пэкарда и Рисмана.
Но автор объявил эту книгу своей лебединой песней и, верный своему обещанию – по словам друга, одолжившего ему этот том, – исчез вскоре после ее публикации. Ходили слухи, будто он покончил с собой. И действительно, его пронизанные отчаянием саркастические определения более всего напомнили Элайху «Разум у последней черты» Уэллса, эту мрачную эпитафию чаяниям человечества, и заставляли предположить, что слухи, возможно, не лгут.
Шевельнувшись, Элайху поглядел на книгу новыми глазами. На обложке была изображена пороховая бочка, к которой тянулась по полу брызжущая искрами огненная дорожка. Без сомнения, картинку выбрал издатель, а не сам Чад Муллиган – он-то сознавал, что живет в двадцать первом веке, и, если бы его известили вовремя, подобного архаизма не допустил бы.
«Понимаете, Муллиган…»
Элайху медленно кивнул. Надо признать, он проникся уважением к автору, как уважал бы врача, который отказывается морочить пациента ложными утешениями. Муллиган, возможно, понял бы мотивы, способные привести восходящую звезду дипкорпуса США не в сверкающие современные кварталы Москвы, а в заросшие грязью трущобы Порт-Мейя. Сам будучи европеоидом, он, возможно, даже понял бы выбор, вставший перед таким человеком: или отказаться от себя ради вопиющих насущных потребностей своего народа, который в этом бравом новом веке по-прежнему в западне и поставляет львиную долью мокеров (хотя сводки новостей благоразумно не упоминают цвет их кожи), львиную долю нарков (хотя большинству из них «мозголом» и «трип-улет» не по карману и они травят себя сваренным на кухне «ягинолом» или грязными ножами соскребают маковый вар со стенок горшков), тех, кто говорит: «Мне не нужно геттоизировать мое будущее, потому что я родился в гетто!», или непреклонно приберегать свою любовь только для друзей, а лояльность – только для всего человечества.
