магазине игрушек. В приоткрытый рот куклы была заткнула таблетка противозачаточного.
Ниже кто-то поспешно вывел: «Что подошло ей, должно подойти и вам! »
– Куколка! – воскликнула Пенелопа, забыв о своем решении плакать до изнеможения. – Можно оставить ее себе?
– Нельзя! – взревел Эрик. Сорвав куклу, он топтал ее ногами, пока она не превратилась в кучку цветных осколков, потом тыльной стороной ладони растер нацарапанные мелом буквы, чтобы они стали неразборчивыми. Пенелопа заскулила снова.
В дальнем конце коридора раздался громкий визгливый смешок – судя по голосу, мальчишка лет десяти – двенадцати. Эрик круто повернулся, но успел углядеть только исчезающую ногу в кроссовке.
«Опять мальчишка Гасденов. Маленький паршивец!»
Но какой смысл кого-то обвинять? Пыжащемуся от сознания того, что у него никогда не будет больше одного ребенка, набившему руку в мелких интригах так, что его трижды выбирали старостой квартала, Деннису Гасдену даже не понадобится отрицать вину своего сына.
«Но что я мог поделать, если наш второй отпрыск оказался близнецами? Разве я запланировал, чтобы все трое кровососов родились девочками? Определение пола стоит кучу денег! И вообще в этом нет ничего противозаконного: у нас обоих чистый генотип, никакого диабета, никакой гемофилии, ничего!»
Ну да, законом не возбраняется. Но кому, черт побери, есть до этого дело? Не было бы – да и не могло бы быть – вообще никакого евгенического законодательства, если бы общественное мнение само не решило, что иметь трех и более детей нечестно по отношению к другим людям. Для страны с четырехмиллионным населением, где каждого воспитали на мечте об открытых просторах, где человек волен делать что вздумается, это было вполне логично.
«Мы больше не можем тут жить».
Но… куда податься? Они на грани разорения – спасибо государственному налогу на семьи с более чем двумя детьми. Стоимость проезда до работы из любого другого города в Калифорнии была бы непомерно высока, а ведь даже если они отдадут одну из близняшек на усыновление, им придется переехать очень далеко, чтобы сбежать от своей репутации. Впрочем, они могли бы улизнуть от налога, перебравшись через границу в Неваду, но именно потому, что этот диссидентский штат отказался устанавливать налог на детей и ввел минимум евгенического законодательства, цены на жилье там вдвое, а то и втрое выше, чем в Калифорнии.
«Хотя… так ли уж стоит цепляться за эту работу?»
Просто чудо, что в лифте на первый этаж они с Пенелопой ехали одни. Во время короткого спуска он поиграл с мыслью бросить работу и пришел к тому же выводу, что и всегда: если он не переедет очень далеко, не разведется с Арри (чрезмерная плодовитость могла служить поводом для развода в суде Невады, хотя Калифорния и остальные штаты пока на такое не решались) и оборвет все связи с семьей, у него не будет ни малейшего шанса получить должность, сравнимую с нынешней.
И опять же лучше всего он разбирается в генетической селекции и выведении новых штаммов марихуаны; это самый большой его капитал. А «Калифорнийская ХапкаСелость» без труда может в судебном порядке, по Акту об экономической тайне, запретить ему работать, чтобы он не переметнулся к конкурентам.
«Замкнутый круг».
Двери лифта открылись, и он повел, как всегда, протестующую Пенелопу по длинному коридору к школе квартала. Подавив угрызения совести – нехорошо бросать девочку на милость сверстников – обычным правдоподобным рассуждением, мол, ей нужно научиться плавать, иначе она утонет, он быстрым шагом направился к остановке скоропоезда.
Хотя бы четверка чудо-мальчиков, которая в последнее время его преследовала, позавчера и вчера не показывалась. Может, им наскучило. Может, их интересовал не он лично.
Пропустив свой билет через автоматический турникет на входе, он прошел на платформу ждать гудящего монорельсового вагона.
Вот тут-то они и были – все четверо стояли, прислонясь к колонне.
В это утро платформа была переполнена еще больше обычного. А значит, поезда идут не по расписанию – наверное, снова саботаж на линии. Система скоропроезда была главной мишенью пропекинских «партизан»: даже самое бдительное патрулирование бессильно против такой тактики, как бросание на рельсы бутылок, содержащих невинный с виду слабоалкогольный коктейль, на самом деле приправленный колонией саботажных бактерий, способных превратить сталь и бетон в хрупкий коралловый риф. Обычно Эрика, как и всех остальных, это приводило в ярость, но сегодня толпа раздраженных пассажиров позволяла надеяться, что удастся скрыться от глаз чудо-мальчиков.
Он стал бочком пробираться к дальнему концу платформы, стараясь держаться так, чтобы между ним и четверкой парней в блестящих крокодиловках было как можно больше тел. Поначалу ему показалось, что трюк удался. А потом, когда наконец подъехал вагон, он почувствовал, как его толкнули в спину, и, оглянувшись, увидел, что обидчики до него добрались и теперь зажали по двое с обеих сторон.
С неискренней улыбкой вожак кивнул ему проходить первым, и он, содрогнувшись, подчинился.
Разумеется, вагон был переполнен. Пришлось стоять. Только те счастливцы, кто входил на первой станции, могли наслаждаться поездкой сидя. Но
