Мэнеринг медленно подошел к Давиду.
— Ну и ну, — сказал он, еле переводя дух.
Он взглянул на Давида, ожидая, что тот ответит на его замечание, но молодой человек не подавал признаков жизни. Мэнеринг почувствовал внезапную тревогу за него. Когда он подошел к Давиду, то услышал, как по булыжникам удаляются шаги Орда.
Мэнеринг с облегчением отметил, что молодой человек стал приходить в себя.
— Не волнуйся, — сказал он и слегка приподнял голову Давида. Его собственное тело болело, и Мэнеринг понял: понадобится некоторое время, чтобы эта боль прошла.
— С тобой все будет в порядке. Оп! — Он помог Давиду сесть, а затем наклонил его голову так, чтобы она коснулась коленей, после третьего наклона Давид попросил его остановиться.
— Довольно, — пробормотал он. — Мне уже лучше. О, моя бедная голова!
Мэнеринг с трудом выпрямился, а Давид дотронулся рукой до затылка. — У меня шишка величиной с яйцо страуса… — О нет, пожалуйста, не трогайте ее!
Молодой человек уселся поудобнее, облокотился на Нижнюю ступеньку лестницы, бледный, непрерывно моргая, с искривленными от боли губами. Левой рукой он начал потирать солнечное сплетение.
— Этот тип ударил меня, как никто не бил за всю жизнь, — пожаловался он. — А как вы? С вами все в порядке?
— Сейчас нормально, — ответил Мэнеринг.
— С чего он так взбесился? — Давид с большим трудом встал на ноги.
— Я хотел помешать ему уйти, — объяснил Мэнеринг. — А он настаивал.
— А кто он такой? — Совершенно очевидно, что Давид услышал только конец их разговора.
— Кузен Сары Джентиан, который считает, что ей не следовало вмешиваться в дела своего дяди, касающиеся этих мечей. — Мэнеринг усмехнулся. — Я разговаривал с ним метафорически, тебе бы явно понравилось. Давид, как только ты придешь в себя окончательно, я бы хотел, чтобы ты разузнал все, что сможешь, о Клоде Орде.
— О ком?
— О Клоде Орде.
— Его мать, а может, отец, в общем, кто-то из его родителей, был поэтом? — спросил Давид. — А со мной уже почти все в порядке. Должен ли я поговорить с вашим другом Читтерингом?
— Да, пожалуй, это наилучший способ что-либо разузнать.
— Насколько я могу быть с ним откровенным?
— Расскажи ему как можно меньше, но он должен знать, что меч у меня, — сказал Мэнеринг. — Ничего не говори о семейном раздоре и попроси, чтобы он ни о чем не писал в газете, пока не повидается со мной.
Давид медленно кивнул в знак согласия. Боль в голове и груди еще не совсем утихла, но сейчас у него не было времени заниматься собственной персоной. Он провел рукой по своим волнистым волосам. В любом случае ему было уже значительно лучше, поэтому молодой человек выпрямился во весь рост и, подойдя к двери, сказал:
— Приглядите за ней.
— Не волнуйся, я все сделаю, — пообещал Мэнеринг.
Когда за Давидом закрылась дверь, Мэнеринг тщательно осмотрел ее, чтобы убедиться, что на ней нет следов взлома. Потом открыл ее и осмотрел замок снаружи. Нигде не было никаких царапин. Значит, тот, кто проник сюда, сделал это очень умело. Хотел бы он знать, что подумает полиция об этом замечательном средстве для открывания чужих замков.
Он — то знал, что они думали о его…
Мэнеринг не имел представления, сколько времени будет находиться здесь в одиночестве, и понимал, что лучшая возможность осмотреть все вокруг вряд ли представится еще раз. Что бы тут ни произошло, совершенно очевидно, Сара была чем-то очень сильно расстроена, и он должен постараться найти в ее квартире ключ к пониманию состояния девушки. Он должен также попытаться найти возможные следы ее противника, если он вообще был. Он вспомнил, как Сара уходила из «Quinns», и подумал, что она тогда была очень сердита, можно сказать, почти в бешенстве. Она просто ненавидела его в тот момент. Однако — Мэнеринг был почти в этом уверен — рассерженный человек не может, вернувшись домой, сунуть голову в газовую духовку.
Он быстро поднялся наверх. Сара лежала в том же положении, в каком он ее оставил некоторое время назад. Мэнеринг снял голубое покрывало со второй кровати и накрыл девушку, она даже не пошевельнулась, дыхание ее было ровным. Он был уверен, что она скоро придет в себя, потому что теперь она просто спала. Мэнеринг еще раз осмотрел ее запястья и убедился, что на них нет ни синяков, ни царапни. Наклонившись над девушкой, чтобы взглянуть на ее шею, он и здесь не заметил признаков насилия. Если кто-нибудь хотел инсценировать самоубийство, то следы насилия все равно были бы заметны. Следы физического насилия, конечно. А если какой-нибудь дурман или лекарство? Но достаточно ли было времени, чтобы лекарство могло подействовать?
