— Вот сейчас, сейчас мне чего-то хочется… Хочется сама не знаю чего, — Мари-Луиза подперла руками подбородок. — День в самом разгаре, такой прекрасный полдень, а я чувствую, что не реализовала себя… Чего-то не хватает, а чего — не знаю… — потянувшись туда-сюда, она встала и ушла прогуляться.
Ее удлиненное, экзотичное тело покачивалось, словно кораблик.
К компании подошел официант.
— Подайте мне порцию орфографических ошибок, — сказал Дик, у которого болел зуб и который, где мог, искал, к чему бы прицепиться.
— Извините, но в нашем ресторане нет такого блюда, — поправил его официант.
— Так почему же я все это нашел в меню? Ну хорошо, закажем то, что написано по-итальянски. Фрутти ди маре — что это, омары или креветки?
— Креветки, синьор…
— Также пива, бульон…
— Я хочу вина, — сказала Эльмира.
— Вальполичелла, Бардолино, Соаве, Токай… — начал перечислять сорта вин официант.
— Рекомендую Бардолино, — сказал Роберт. — Сам я пить не буду, у меня в воскресенье гонки. Осталось четыре дня, надо восстановить форму.
— Тогда бокал Бардолино и бокал шампанского для Мари-Луизы, она пиво не любит, — проговорил Дик. Вдруг его лицо оживилось и он спросил: — Не попали ли мы на какой-то праздник, что так много народа?
— Нет, — сказал официант. — Фиеста дель Реденторэ через пару недель, а народу в Венеции всегда хватает.
Покачиваясь между столиками, подошла Мари-Луиза и показала Эльмире маленькую подковку.
— Купила у швейцара, — сказала она.
— Никогда не думал, что ты суеверна и веришь во всякую ерунду, — сказал Дик.
— А я и не верю. Но мне сказали, что эта подковка поможет и тем, кто верит, и тем, кто не верит.
Дик одарил сидевшую в углу нарядную брюнетку обвораживающим взглядом.
— С кем ты поздоровался, Дик? — спросила Эльмира.
— Это третья жена первого мужа моей второй жены, — сказал Дик.
— Ну, а на самом деле?
— Так. Красивая девица и все.
— Дик, как ты себя ведешь? — возмутилась Эльмира. — Что ты стреляешь глазами в эту итальянку?
— Милая, если я придерживаюсь диеты, то это не значит, что я не могу читать меню.
Сидевшая в уголке за одним столиком с полицейским итальянка улыбнулась Дику.
— Смотри только на меня, — сказала Эльмира.
— Попрошу, чтобы этот полицейский меня арестовал, — сказал Дик. — Хочу в тиши камеры поразмышлять о суете мира вообще и о придирчивости жены в частности…
— Я хочу поговорить с тобой очень серьезно, — надув губы, сказала Эльмира.
— Можешь начинать. Я скоро вернусь, — Дик встал, намереваясь выйти.
— Почему я не послушала маму и вышла за тебя?
— Не хочешь ли ты сказать, что она не разрешила тебе за меня выйти? — Дик снова уселся.
— Да, — сказала Эльмира.
— Ах, как плохо я думал об этой прекрасной женщине, — закачал головой Дик.
— Может, кончишь?
— Сама начала. Не надо выдумывать.
— Хорошо, — сказала Эльмира. — Я признаю, что мы оба виноваты, особенно ты.
— Хочешь дам тебе добрый совет, — сказала Мари-Луиза Эльмире. — Не спорь с мужем. Плачь.
— Официант! — рыкнул Дик. — Тарелка мокрая.
— Кончай, Дик, — утихомиривала его Эльмира. — Ты ошибся. Это порция твоего супа. Хотя, возможно, и слишком скромная.
— Один раз я ошибся, — сказал Дик. — Это случилось в тысяча девятьсот не помню каком году в Глазго.
— Ты ошибся? Не может быть, Дик! — сыронизировала Мари-Луиза.
— Да. Раз я думал, что ошибся, но я ошибался… Смотрите, какая отличная пантомима!
Оркестрик удалился, освободив место одетому в черное миму. Это был юноша лет двадцати. Его гибкие нежные руки вычерчивали изображения. В глубоких глазницах сверкали глаза, внимательно вглядывавшиеся в мир. Нос прямой, правильный, с резко очерченными ноздрями. Когда выступление окончилось, по террасе пронеслась волна аплодисментов. Роберт попросил официанта, чтобы тот подозвал юношу.
