А Хензег был вездесущим. Меня не покидала мысль, что существует несколько Хензегов, и я просто их не различаю. Мне казалось, что и Зибель того же мнения и что он страшно боится Хензега. Мне необходимо было снова проникнуть в его кабинет, не может быть, чтобы эта хитрая лисица Зибель не имела какого-либо варианта на случай опасности. Теперь я не сомневался, что он контролировал и Хензега, а все эти экраны, кнопки и механизмы в тайном кабинете Зибеля получали совсем другое толкование.
Мы были свободны только по вечерам. Но тогда приходили девушки. Я был более чем уверен, что они шпионят за нами, пытаясь добраться до наших сокровенных мыслей, что в их широких белых туниках спрятаны подслушивающие устройства и скрытые камеры, да и наши полупустые комнаты, обставленные лишь самым необходимым, прекрасно прослушивались и просматривались. Я был взвинчен до предела, но улыбка не сходила с моего лица. Я старался спокойно разговаривать и не отставать в работе, чтобы не давать повода для подозрения.
— За нами следят, — шепнул мне как-то раз во время обеда сосед по столу. Ни один мускул не дрогнул на моем лице.
— Где-то что-то изменилось, — поделился со мной в другой раз партнер по шахматам.
— Ты не замечал, что в коридорах стало появляться какое-то жужжание? Раньше этого не было, — озабоченно сообщил мне третий, когда мы шли на лекцию. И вдруг он резко остановился. Жужжание прекратилось.
Я снова никак не отреагировал, хотя и сам замечал странные звуки, сопровождавшие нас в коридорах.
Я искал девяносто третьего. Если понадобится, сказал он, и это прозвучало как заклинание. Я не представлял себе, как это сделать и как он смог бы найти меня, но я искал и надеялся. Я ждал его и в то же время следил за Зибелем, в надежде еще раз проникнуть к нему в кабинет. Но неутомимый Хензег всегда был рядом с ним и вставал на моем пути. И я решился попросить одного из наших под каким-нибудь предлогом задержать Хензега. Хензег остановился, и они о чем-то разговаривали, когда Хензег попытался отвязаться, его остановил другой, услышавший мою просьбу, потом третий, и вскоре около него выросла целая стена клонингов, которую Хензегу никак не удавалось обойти. Мы неосознанная сила, сказал я девяносто третьему, а если превратимся в осознанную?
Над этим стоило подумать. И очень серьезно.
Я все время ждал, что меня раскроют. Ворвутся в комнату вслед за нежной тенью Веги, и она укажет на меня своей изящной рукой, а потом меня поведут к центральному лифту. Сколько раз я ходил около него. Как он устроен? Вероятно, им управляют на расстоянии. Но за мной никто не приходил. И девяносто третий не отзывался. И Вега. Она многое знала и могла бы мне помочь, сама того не подозревая, но могла бы и выдать. А я никак не мог добраться до тайного шкафа в кабинете Зибеля. Мне нужен девяносто третий. И все до него. И после него…
На переменах я беспомощно всматривался в одинаковые лица, хватал за руки и искал нужный мне номер.
— Кто тебе нужен? Может быть, я могу тебе помочь? — спрашивал каждый.
— Мы ведь во всем одинаковы. Наверное, и я бы мог…
В ту же минуту меня догоняли глаза Хензега. Он незаметно вырастал за моей спиной, и я растворялся среди других. Я все больше шел на риск, но уже не мог не рисковать. Я первым приходил в столовую и ждал у дверей.
— Номер? — спрашивал я у каждого.
Некоторые машинально отвечали, другие обманывали, третьи задавали вопросы. Реакции, однако, были различными, и это вселяло надежду. Появлялся Хензег, я покидал свой пост, ждал, пока он поест, застывал на стуле, потом вскакивал, хватал за руку соседа справа и беспомощно отпускал ее.
Я был один. Все еще один!
Я был не один.
Спрятанная мною в библиотеке книжка иногда исчезала с полки. Я расхаживал между столами. Один из клонингов вздрагивал. Я подсаживался к нему, стараясь заглянуть в книгу, но он закрывал страницы обеими руками.
— Не надо, приятель, — тихо шептал я. — «Сперва нарисуйте клетку с настежь открытою дверцей…»
Клонинг вскакивал и тотчас скрывался за дверью. Он боялся, а я снова и снова возвращался в свою одинокую комнату. И здесь встречался со своим отцом.
Старый известный ученый медленно приближался, глядя на меня своими мудрыми, глубоко запавшими глазами. Он не мог сказать ни слова. От удивления. От гнева. Мне хотелось очутиться в его объятиях, но он только внимательно разглядывал меня как… как продукт старого как жизнь явления — вегетативного размножения, где нет места непредвиденным факторам и все известно заранее. Все заранее рассчитано. Каждую ночь я заново переживал эту встречу. У меня на глазах старый доктор выходил из оцепенения и медленно, задыхаясь, рассказывал мне, почему он отказался работать в области клонирования. Избегая наших взглядов, он делился с нами своими творческими планами, давал в руки нить из клубка, распутывая который мы превращались в хозяев своего биологического будущего. Но никогда не протягивал руки, чтобы погладить нас, ни меня, ни кого-нибудь другого, старался не прикасаться, боялся нас и даже ненавидел. Возможно, никто не хочет, чтобы его повторили во всех деталях, до последнего волоска, до самой интимной мысли. Он ненавидел свою копию. А мне нужна была его ласка, и не только мне, я жаждал этой ласки, и не только я, ведь где-то во мне дремала наследственная генетическая информация о нежности, которая не могла исчезнуть ни на одной стадии развития. Я был жаден до ласки, но напрасно ждал ее даже в своих
