Она была в голубых и розовых тонах – и пуста. Он направился к следующей двери, но кто-то открыл противоположную. Это был Майк, шофер. Кулаки у него были, словно окорока ветчины, и готовы к действию.
– Хелло, Майк! – сказал Мэннеринг. – Не ругайте меня за вмятины на "даймлере". Это не я стрелял по нему. У меня тогда не было оружия. – Он улыбнулся мужчине с крупным носом. – Как любезно с вашей стороны, что вы оставили мне пистолет в кармашке автомобиля. Я всегда лучше себя чувствую... среди не слишком хороших людей... если оружие под боком. А я почти уверен, что Майк, например, довольно плохой человек. Хотя у него золотое сердце...
Следующая комната, куда заглянул Мэннеринг, была залом для танцев. На лакированном полу высились громадные канделябры, окна полукруглой формы были утоплены в арках.
Другие двери здесь, в холле, не открывались. Мэннеринг прошел к лестнице на второй этаж и тут услышал рокот голосов, мужского и женского, из-за двери под лестницей. Он остановился как вкопанный, потирая рукой подбородок и улыбаясь.
– Вы уже сообщили Эллингему? – спросил он носатого.
– Мистер Претт, – произнес Майк жалобным голоском, совсем не подходящим для такого мощного мужчины. – Скажите ему, что туда нельзя.
– Ферботен?[1] – спросил Мэннеринг зачем-то по-немецки и вплотную приблизился к двери. – Надеюсь, они не очень будут против...
Он взялся за дверную ручку.
– Не смейте! – закричал Претт. Его голос звучал значительно мужественнее. – Он убьет вас, Мэннеринг, если...
Претт не договорил.
Майк разжал один из своих здоровенных кулачищ и сунул руку в карман. За пистолетом?.. Он вытащил здоровенный гаечный ключ. Не самый большой, которым можно легко убить, но вполне пригодный для нанесения тяжкого телесного повреждения. Он тут же спрятал ключ за спину, намереваясь, видимо, с безопасного для себя расстояния кинуть его в противника, который до сих пор не вынимал оружия, хотя сообщил, что имеет его.
Мэннеринг повернул дверную ручку, и в этот момент Майк швырнул в него тяжелым гаечным ключом, целясь в голову. Мэннеринг отклонился. Ключ врезался в стену над его головой, сделав уродливую вмятину, и с глухим стуком упал на ковер. За ключом последовал бросок самого Майка. Мэннеринг оттолкнул его ногой, быстро открыл дверь, влетел в комнату и так же быстро со стуком, захлопнул ее. В замочной скважине изнутри торчал ключ. Мэннеринг повернул его и лишь тогда, выпрямившись, оглядел комнату.
Она была небольшой и уютной, в золотистых и серебряных тонах – вся обстановка вполне подходила для Тельмы Кортни. Однако ее муж вряд ли одобрил бы сейчас то, что происходило здесь на фоне этой обстановки, точнее – на длинной кушетке, у окна с задернутыми шторами...
Женщина, лежащая на кушетке, приподняла голову и одну из оголенных рук и с любопытством, но, кажется, без признаков видимого беспокойства, смотрела на Мэннеринга. Эллингем поднимался с колен, на которых он стоял возле кушетки, на его щеках и возле губ были видны яркие следы от помады.
– Еще не перепали на не красящую помаду? – сказал Мэннеринг, – Это нехорошо... Как идут ваши дела?
Глава 7
Без любви?
Эллингем медленно встал, поправил пиджак. Вторым его порывом была попытка стереть краску с лица. Женщина быстрым и ловким движением пригладила волосы, сняла ноги с кушетки. Но не встала совсем. Удивление, без признаков беспокойства, исчезло с ее лица, оно стало совершенно спокойным и бесстрастным – каким было во время вчерашнего вечернего визита. Чего нельзя было сказать о лице мистера Эллингема. Он стоял неподвижно с полуоткрытым ртом, ноздри напряженно раздувались. Вид у него был малопривлекательный и угрожающий.
Мэннеринг вынул из кармана пистолет и тут же положил его обратно.
– Убирайтесь отсюда, – произнес Эллингем не слишком твердым голосом. – Уходите.
– Мне показалось, вы хотели поговорить со мной на деловую тему, – сказал Мэннеринг.
Женщина взглянула на Эллингема. В этом взгляде не было ни любви, ни страсти – только холодный и ясный расчет. И, возможно, недоверие. Эллингем коснулся рукой своей прически, нервно облизнул губы.
Он сказал:
– Мы займемся этим позже, Мэннеринг.
Было видно, что он старается овладеть собой, но Мэннеринг заметил и другое: Эллингем явно боялся, не хотел продолжения разговора, не хотел, чтобы женщина знала о делах, которые они обсуждали.
– Жаль, – вздохнул Мэннеринг. – Боюсь, у меня больше не будет времени.
Он повернулся к двери. И, стоя сейчас спиной к Эллингему, он уже не опасался нападения. И был совершенно прав. Когда он широко открыл дверь и
