замерла, потом медленно открыла глаза.
— Поверишь или нет, уже четверть девятого.
Она опустила веки и посмотрела на меня сквозь ресницы.
— Да? — спросила она сонным голосом.
— Я тебе когда-нибудь врал?
— Ой! — Джулия снова потянулась с невинным сладострастием. — Ладно, я проснулась, — заявила она, широко открыв глаза. — Я больше не засну, обещаю.
— Надеюсь, — сказал я.
Дочь наморщила нос и дождалась, пока я дойду до двери, чтобы позвать меня:
— Папа…
Она произнесла это ласковым тоном, каким говорила, когда была маленькой девочкой и подлизывалась ко мне, желая получить что-то особенное. Она сохранила эту привычку, и, должен сказать, меня это радовало.
— Что теперь? — спросил я. — Если денег…
— Конечно, денег, — ответила она, быстро поднявшись.
Джулия сидела прямо. Ее пижамная куртка широко распахнулась, но она этого не замечала, по крайней мере, я так думал. Ее васильковые глаза были совершенно круглыми и откровенно просящими.
— Как я могу жить без денег? — спросила она. — Папа…
— Если ты сумеешь обернуться в ванной меньше чем за пять минут, обещаю выслушать тебя за завтраком.
Я вышел, быстро закрыв дверь, и услышал, как Джулия вскрикнула. Дверь Роберта была по-прежнему закрыта. Я громко постучал и вошел. Роберт лежал на спине, заложив руки под голову, с приоткрытым ртом. Его черные как смоль волосы выглядели блестящими на фоне белизны подушки. Роберт даже красивее, чем его сестра, но у него слишком тонкие черты лица. Когда он отдыхает, а тем более спит, у него всегда суровый вид. В это утро он хмурил брови, как будто с кем-то ругался во сне. Я подошел к нему ближе и прищемил пальцы ног под одеялом.
— Просыпайся! — крикнул я.
Он заворчал, открыл глаза и посмотрел в потолок.
— Мне кажется, тебя надо показать доктору, — сказал я.
— А? — пробормотал он. — Чего? Что это за история с доктором? — спросил он, снова закрыв глаза, потому что комнату ярко освещало солнце.
— Я думаю, у тебя сонная болезнь.
— Ой, это старая шутка! — сказал он. — Спокойной ночи.
— Пять минут, — бросил я в заключение.
Я вышел в тот момент, когда Лилиан появилась на пороге ванной комнаты, соседней со спальней Роберта; вторая ванная комната находилась в другом конце дома. Ею пользовались Роберт и я сам; Лилиан и Джулия предпочитали эту, нежно-желтого цвета, в которой всегда царил мягкий свет.
— Он никогда не поднимется, — сказала Лилиан.
— Посмотрим, — отозвался я. — И могу поспорить, что Джулия тоже не будет возиться.
— Меня это не удивит, — рассмеялась Лилиан. — Она хочет, чтобы ты оплатил ей углубленный курс обучения французскому кондитерскому делу. Вообще-то, дорогой, — продолжала Лилиан, направляясь к спальне, волоча по полу подол халата, а ее волосы, черные, как у Роберта, плясали в такт ее шагам, — она просила меня поговорить с тобой, но я ответила, чтобы она сама обратилась к тебе. В конце концов, мне ведь тоже может что-то понадобиться.
Я остановился и посмотрел, как она величественно входит в комнату.
— Чувствую, это утро будет мне дорого стоить, — сказал я, не обращаясь ни к кому конкретно.
Через секунду из ванной комнаты вышла Джулия. Ее походка очень напоминала походку ее матери, даже фигура была такой же, как у Лилиан, с необыкновенно тонкой талией и высокой грудью. Она сильно затянула поясок халата.
— Я сумела! — торжествующе воскликнула она.
— Что сумела, хронометр ты мой?
— Вышла за четыре минуты без трех секунд… Папа!
Она остановилась рядом со мной и, взявшись за лацканы моего пиджака большими и указательными пальцами, стала водить руками вверх-вниз. «Да поможет Бог мужчине, который в нее влюбится», — подумал я. Ей совершенно невозможно сопротивляться. Я искренне надеялся, что она найдет человека, который ей нужен. Пока в моей голове мелькали эти мысли, она продолжала водить пальцами по лацканам моего пиджака. При этом она смотрела мне в глаза, но не ребячилась. Однако в ее умоляющем взгляде было что-то совсем детское.
— Папа, — сказала она, — ты не мог бы одолжить мне пятьдесят фунтов?
