Эм внезапно постигло озарение. Вот почему он не смотрел на нее, вот почему не желал даже сидеть за соседним столиком с летчицами.
— Что произошло? Вы просто потеряли контроль над самолетом? Или у него обнаружилась какая-то неполадка?
— Это была случайность, — тихо произнес Милликен.
— Но что произошло? — повторила Эм. Она уже устала спрашивать, но не знала, что еще можно сделать. Уже шесть женщин смотрели на Милликена, а мужчины переводили взгляды то на него, то на них. Возможно, им было интересно, кто расплачется первым.
— Милликен, может, просто скажешь ей, да и все? — нахмурившись, предложил Джим.
— Пожалуйста! Никто не хочет говорить...
— Это была случайность! — Милликен покраснел и пригладил волосы трясущейся рукой. — Просто игра, ясно? Я всего лишь пару раз прошел над ней на бреющем полете. Я думал, это будет смешно — это должно было быть смешно. Ну, подойти поближе, немного пугнуть ее. Но... это получилось случайно!
Вероятно, он так часто повторял эти слова сам себе, что и вправду в них поверил. Но когда он произнес их вслух, ему не удалось замаскировать свое преступление. Его сломанные шасси. Он прошел над Мэри на бреющем полете, нарушил предписанную дистанцию в пятьсот футов, думал, что сумеет выполнить фигуру высшего пилотажа — и не справился. Вместо этого он врезался в нее, снес ей крыло. Мэри потеряла управление, и ее самолет врезался в землю. Внезапно эта картина предстала перед Эм как наяву.
Ты пытаешься быть хорошей девочкой, вести себя почтительно. Ты покупаешь облигации военного займа и слушаешь новости по радио. Ты молишься за мальчиков, ушедших за море, и сильнее всего стараешься не вносить разлад, потому что и так столько всего, о чем надо беспокоиться, — от того, как бы получить по карточкам галлон газа для машины, и до того, вернется ли твой муж домой живым и здоровым.
Они были американцами и выполняли свою часть дела. Эм пыталась принять все как есть. Унять свой гнев. Но не получалось. Война превратилась в сознании Эм в какую-то мелочь на заднем плане. Она оказалась лицом к лицу с собственной битвой.
Пока здесь командует Барнетт, Милликену ничего не будет. Полковник надежно замял это дело, потому что не желал продолжения расследования — не желал, чтобы правда о недостатке дисциплины среди его пилотов-мужчин выплыла наружу. Милликена не отдадут под трибунал, не лишат права летать, потому что обученные пилоты слишком ценны. Эм ничего не могла поделать — только стоять и смотреть на него. Что она может сделать, чтобы этого было достаточно?
— Мэри Кин была моей подругой, — негромко произнесла она.
Милликен едва слышно произнес:
— Это была случайность. Я не собирался ее подбивать. Я сожалею. Сожалею, ясно?
Тишина ранила, словно клинок. Никто из парней так и не посмотрел на Эм.
Эм повернулась и вышла, остальные летчицы вместе с ней.
Солнце уже зашло, но девушка по-прежнему слышала гул моторов над летным полем; самолеты взлетали и садились, и шум двигателей изменял тональность, когда самолеты проносились над головой. В воздухе пахло авиационным топливом, а аэродром был украшен огнями, словно звезды упали на землю. Завтра солнце взойдет снова, что бы ни произошло, и ничего не изменится. Эм не могла сказать, победила ли она. Она прислонилась к стене, сползла на землю, уткнулась лицом в колени, обхватила голову руками и заплакала. Остальные летчицы собрались вокруг, гладя ее по плечам. Не говоря ни слова, ничего особо не делая. Просто ждали, пока она выплачется. Потом Лилиан с Бетси подхватили ее под руки и оттащили обратно в казарму, где у одной из девушек была припрятана бутылка виски.
Эм сидела напротив полковника Рупера и ждала, пока он прочтет ее аккуратно отпечатанный доклад. Полковник прочитал его дважды, разгладил страницы и отложил в сторонку. Потом сложил руки и изучающе уставился на девушку.
— Как вы себя чувствуете?
Эм помедлила мгновение, задумавшись, вместо того, чтобы отделаться дежурным «нормально». Потому что это было неправдой, и полковник ей не поверил бы.
— Сэр, оно того стоило?
Руперт вопросительно склонил голову набок, и Эм попыталась объяснить свою мысль.
— Мы вправду делаем что-то для войны? Или получится, что мы оглянемся и обнаружим, что Мэри умерла совершенно напрасно?
Полковник, опустив взгляд, некоторое время подыскивал нужные слова. Эм ожидала услышать какие-то банальности, поток утешений. Но не дождалась.
— Ты хочешь, чтобы я тебе сказал, что смерть Мэри была не напрасна, что то, что она делала, было важно для исхода войны, что ее гибель поможет нам победить. — Руперт покачал головой. Эм почти пожалела, что он не стал подслащивать пилюлю. Ей не хотелось слышать ничего подобного. Но она испытала облегчение от того, что полковник предпочел сказать правду. Возможно, скверно относящиеся к ним мужчины-летчики правы и создание ВАСП — это всего лишь такой рекламный трюк.
