толстухой с лишенной талии фигурой, многоэтажным подбородком и пристрастием к корректирующей туши, которая, впрочем, не в силах была скрыть ее нос, до которого было далеко и Джимми Дюранте.[37] Реанну нельзя было назвать соблазнительной женщиной, скорее напротив, и Дики это вполне устраивало. Зато как работник она была незаменима. Реанна все делала быстро, с головой, и свои проблемы на работу не тащила. В эту минуту Реанна сидела на своем рабочем месте с широко раскрытым ртом, откинувшись на спинку стула, что показалось ему довольно странным. В таком положении она живо напоминала карикатурное изображение надувной женщины.
Спросить что-нибудь он не успел, потому что увидел дырку от пули у нее во лбу. Ох.
— Извините, шеф, я немного опоздал, — сказал Ли Бичер.
Его заплесневелая форма была вся облеплена грязью, а лицо по-прежнему являло собою жареный ужас, из-за которого Коггинс посоветовал хоронить его в закрытом гробу. Бичер всегда называл Дики «шеф». Помощник шерифа Трейнор распластался за столом Дики: фуражка сдвинута на глаза, язык торчит изо рта, на груди — кружок из пяти отверстий от пуль триста пятьдесят седьмого калибра. Пятно крови на бумагах указывало на то, как неграциозно он падал. Он ударился так сильно, что с одной ноги слетел ботинок. Когда Дики вошел, Ли Бичер перезаряжал револьвер.
— Реанна слишком шумела, пришлось пристрелить ее, — пояснил Бичер. Говорил он сухим хриплым голосом, шелестевшим, как тростник на ветру.
Дики попытался сдержать медленно накатывавший ужас, помянув нескольких божеств. Рука сама собой потянулась к рукоятке пистолета.
— Зачем вы заменили меня, шеф? — спросил покойный Ли Бичер. — Я же не увольнялся. Заменили меня каким-то городским пацаном. Мы так не договаривались. Я думал, вы любите меня.
— Я… — заикаясь, произнес Дики. — Ли, я… — Больше ничего произнести он не смог. Все это было слишком страшно.
— Вы просто взяли и закопали меня. — Покойный Ли Бичер покачал обуглившимся черепом, что было похоже на выражение грусти. С щелчком закрыл барабан револьвера, тем же мягким движением взведя курок. — Теперь я должен отблагодарить вас. Простите, шеф.
Шериф Дики все еще пытался составить какое-то осмысленное предложение, когда покойный Ли Бичер выпустил в него все шесть пуль. На столе Реанны трещала рация и разрывался от звонков телефон, но в полицейском участке не было никого, кто обратил бы на это внимание.
Нынешнее обиталище Дуга едва соответствовало понятию «дом». У него было не больше индивидуальности, чем у квартиры в британском многоквартирном доме или у американского послевоенного коттеджа типа «солонка с крышкой». Это было одно из простых уродливых, обшитых досками зданий, которые построил алюминиевый завод еще в те времена, когда обеспечивал своих работников жильем. Когда завод закрылся, они стали никому не нужны и постепенно разрушались. Но в доме имелись крыша и канализация, что вполне удовлетворяло требованиям Дуга, потому что он никогда не стремился обосноваться на одном месте. Окна были защищены ставнями, в доме имелись зачатки отопления, спасавшие от сырости и холода, но не от сквозняка. Внутренние стены были выкрашены в зеленый цвет такого оттенка, который у Дуга всегда ассоциировался с университетскими коридорами. Спальня была оформлена в голубых тонах, навевавших те же мысли.
Чувствуя неловкость за дешевое постельное белье, за старую кровать, за ящик из-под молока, заменяющий прикроватную тумбочку, он расставил в спальне несколько свечей, чтобы смягчить свет, и включил переносной масляный обогреватель. Тепло и свет рассеяли скованность как раз в нужной степени, чтобы сгладить острые углы действительности.
Не было ни соблазнения, ни ритуальных возлияний, ни домогательств, ни флирта. Мишель взяла его, как союзные войска Нормандию, и это единственное, на что он был способен в ту минуту. По его тазу словно колотили молотком, ноги как будто отнялись и, казалось, находились где-то далеко. Она была жива, полна горячих плотских желаний живого человека. Она накинулась на него с жадностью, которая лишила обоих желания предъявлять какие бы то ни было обвинения.
Никаких признаков могильного разложения или мумификации он не заметил. Можно ли это считать некрофилией, если мертвый двигается и разговаривает, как живой человек?
— У меня есть еще одно одеяло, — сказал Дуг, когда пот начал остывать. Он наблюдал, как на потолке танцуют жуткие тени, порожденные пламенем свечей. Его левая нога лежала у нее на спине.
— Мне хорошо, — сказала она. — Правда.
Они помылись. Маленькая ванна, облепленный известковым налетом душ. Это дало Дугу возможность вспомнить геометрию ее тела в перспективе, отличной от спальни. Ему показалось, что он никогда не устанет смотреть на нее или прикасаться к ней. Его это завораживало.
Еды на кухне у него не водилось, а просто включать телевизор казалось неуместным. Они легли спать, обнявшись. Покой был все еще слишком хрупким, чтобы пускаться в пространные рассуждения о желаниях и потребностях, поэтому они просто уснули и во сне обрели невинность, которая находилась вне логики, — невинность
Посреди ночи Дуг проснулся. Его ступни и кончики пальцев сковало холодом. Накинув второе одеяло, он снова уютно прижался к Мишель. Она спала с почти блаженным выражением на лице, дыхание ее — настоящее, живое — было ровным и неглубоким.
Утром Дуг совершил вылазку на рынок, чтобы купить самые необходимые вещи и запастись приличными продуктами, которые можно было приготовить
