Темнота была строже света.
«Чтобы стать такой фальшивой, какая ты есть, — произнесла темнота, — тебе нужно было сначала солгать себе».
В чем заключалась ложь Сит? Факты были ей известны. Ее отец являлся главой правительства, которое подвергло пыткам и погубило сотни тысяч людей и нерадивым руководством обрекло народ на голод.
«Правда так же темна, как я, и ты живешь во мне, темноте».
Она читала книги, по крайней мере, первые главы книг, и бросала их, как будто они жгли ей пальцы. В книгах правды было не найти. Правда, которая ее ждет: одинокая молодость, унылая зрелость и покаяние.
Пальмовая стена колыхнулась, как будто открываясь для призраков.
Во время долгого возвращения на автобусе она не проронила ни слова. Дара тоже сидел, молча повесив голову.
В огромном пустом гостиничном номере ее ждала темнота. Телевизор и телефон по ее указанию убрали, и теперь шаги здесь звучали особенно глухо. Джорани осталась ее единственным другом.
На следующий день она не пошла в «Сория маркет». Вместо этого она пошла в музей геноцида «Туол Сленг».
У входа в отель дежурили молодые люди в бейсболках с новенькими мотоциклами. Но Сит остановила симпатичного парня постарше с разбитым и ржавым мотоциклом.
По дороге она спросила мотоциклиста о его семье. Он жил один, и у него никого не было, кроме матери в Компонг-Том.
У ворот «Туол Сленг» он сказал:
— Я учился здесь, когда тут еще была школа.
В одном крыле здания находились ряды одиночных камер. В каждой стояла железная кровать с кандалами, а на полу виднелись пятна. На стенах висели фотографии, на которых можно было увидеть скрюченные тела, лежащие на этих самых кроватях в том виде, в каком их застали освободители. На одном снимке был опрокинутый, как будто в спешке, стул.
Сит вышла из музея и посмотрела на прекрасное здание за оградой на другой стороне улицы. Высокий белый дом, похожий на ее собственный, с колоннами, террасой на крыше и бугенвиллиями, дом чьей-то современной дочери. О чем она думает, когда смотрит со своей террасы? Как она может жить в таком месте?
В траве на ухоженном газоне прыгали птицы. Люди красили ставни тюрьмы в голубовато-серый цвет.
В среднем крыле находилась фотогалерея. Люди на снимках смотрели на нее, как лица из ее принтера. Были ли среди них одни и те же?
— Кто это? — спросила она какую-то камбоджийку из посетителей.
— Это их же люди, — ответила женщина. — Красные кхмеры присылали тех, кто оказывался неугоден начальству. Обычных камбоджийцев не стали бы так изощренно пытать.
Среди лиц были молодые и красивые. Были здесь и дети, и благообразные старухи.
Женщина пошла рядом с ней. Ей нужна компания? Догадывается ли она, кто к ней обратился с вопросом?
— Им было мало просто забивать до смерти провинившихся. Они присылали их сюда вместе с семьями. И детей, и родителей. Для убийства детей и жен у них были отведены специальные дни.
Невинного вида мужчина улыбался с одной фотографии так же приветливо, как подвозивший ее мотоциклист. Он смотрел прямо в камеру своих мучителей. Наверное, он ждал от них понимания и благородства. Казалось, он вот-вот произнесет: «Товарищи!»
Лицо на фотографии изменилось. Улыбка стала шире, мужчина собрался что-то сказать.
Взгляд Сит метнулся в сторону. Увидев следующее лицо, она почувствовала, что у нее перехватило дыхание.
Это не был незнакомец. Это был Дара. Ее Дара, в черной рубашке и черной кепке. Задохнувшись, она посмотрела на свою спутницу. Та кивала головой, то опуская лицо со впалыми щеками, то поднимая. Она тоже призрак?
Сит выбежала из здания и прижала к лицу ладони. Она не знала, как долго еще выдержит. Слезы покатились по ее щекам, к горлу подступила тошнота, и она повернулась спиной к зданию, чтобы никто ее не увидел.
Потом она подошла к мотоциклисту, сидевшему в тени, и, не говоря ни слова, села на мотоцикл, злясь на это место, на правительство, которое его сохранило, на иностранцев, которые приезжали глазеть на него, и вообще на все.
Мотоциклист занял свое место за рулем, и Сит спросила:
— Что случилось с вашей семьей?
