лавка сама по себе и есть аттракцион. Так что сейчас мы подумываем изменить название на «Земля (Сувенирная лавка)», что звучит менее официально, но, возможно, вернее отражает суть. Хотя, уже если на то пошло, наиболее точным было бы название «Земля = Сувенирная лавка» или даже «Земля = Сувенирная продукция», потому что, по сути, если уж не лукавить перед собой, мы — тематический парк без парка, иными словами, мы просто тема, что бы это ни значило, хотя название «Земля: пустой тематический парк развлечений» звучит даже хуже, чем «Земля = Сувенирная лавка», поэтому на данный момент мы удовольствуемся тем, что есть, пока не придумаем что-то получше. Итак, еще раз: Приезжайте на Землю! Ежегодно мы принимаем несколько миллионов посетителей, приехавших издалека и не очень. Кто-то забредает сюда случайно. Ничего страшного! Мы всем рады. Даже если вы заскочили всего на минутку, чтобы пополнить запасы горючего, или если вы сбились с пути, или просто хотите передохнуть и съесть сэндвич под бутылочку холодного пива. Пиво еще осталось! Конечно, нам было бы очень приятно, если бы вы приезжали сюда специально. Многие так и делают. Многие читают о нас в путеводителе и даже делают крюк, отклоняясь от намеченного маршрута, чтобы забежать в нашу сувенирную лавку. Может быть, вы приезжаете просто взглянуть. Или чтобы потом говорить, что вы здесь были. Может быть, вам нужно что-то такое, о чем можно будет рассказывать по возвращении. Чтобы со всей ответственностью заявить: я побывал дома. Хотя это отнюдь не ваш дом и никогда не было вашим домом — и вообще ничьим домом, уже давно, — может быть, вам просто хочется говорить: я ходил по этой тверди, я дышал этим воздухом, я смотрел на луну точно так же, как люди, наверное, смотрели на нее девять, десять, сто тысяч лет тому назад. Может, вам хочется сказать друзьям хотя бы раз или два: я был человеческим существом на Земле. Пусть даже я ничего там не делал, а лишь покупал сувениры.
В данном случае меня вдохновил рассказ Рэя Брэдбери «Будет ласковый дождь». В нем говорится о полностью автоматизированном доме, который продолжает работать согласно установленному распорядку, хотя людей, живших в нем раньше, уже нет в живых. Мне понравилась эта идея: рассказать о людях через их технологии. Мы легко можем представить себе, как проходил день семьи, жившей в том доме: просыпаемся утром, встаем, быстро в душ, вниз по лестнице — в кухню, к овсянке и тостам, родителям — кофе, а потом — на работу и в школу. Наши технологии нас переживут (если только мы не превратимся в киборгов, но в таком случае, как я понимаю, мы сами станем нашей технологией), и археологи будущего напишут обширные монографии об обнаруженных предметах материальной культуры, которые останутся после нас. В своем рассказе я попытался представить, как могли бы восприниматься предметы нашей теперешней материальной культуры с точки зрения стороннего наблюдателя. Это вроде археологии в реальном времени или, если угодно, аутоантропологии. Придуманные мною товары, конечно, карикатурны, но не так, чтобы очень. Посещая торговые центры и сувенирные лавки в парках развлечений, я каждый раз поражаюсь: сколь искусны мы, люди, в коммерциализации всего, чего можно, и каждый раз задаюсь вопросом, как такая продукция нашей культуры будет восприниматься потомками лет через двести-триста. Пытаясь придумать дурацкие и смешные товары для этой истории, я вдруг поймал себя на мысли (и далеко не впервые), каким проницательным и прозорливым оказался мистер Брэдбери: ведь он придумал телевизоры во всю стену в «451° по Фаренгейту» почти шестьдесят лет назад (!), а сегодня мы можем зайти в любой более или менее приличный магазин электроники и приобрести плоскоэкранный настенный телевизор с диагональю 52 дюйма за какие-то пять или шесть сотен долларов.
Папа Хейли[26]
Девочкам — Хейли и Шэрон — строго-настрого запретили играть в подвале. Папа Хейли, Эд Уэстин, сказал об этом с несвойственной ему строгостью: «Дети, никогда, никогда, — проговорил он с нажимом и очень серьезно, давая понять, что дело нешуточное, — никогда не играйте в подвале. Вам ясно?» Обычно он был смешным и веселым, почти как клоун, из тех «уморительных пап», которыми Шэрон всегда про себя восхищалась, — ее собственный папа, Ларри Лайнарт, был человеком угрюмым, унылым, вечно всем недовольным, словно внутри у него поселилась какая-то тайная неприязнь ко всем и вся, которую он лелеял, и холил, и постоянно прикасался к ней мыслями, как ты всегда прикасаешься больным пальцем ко всему, до чего получается дотянуться, — но насчет игр в подвале папа Хейли совсем не шутил. Он был тверд и непреклонен. Почти пугающе непреклонен.
— Вам все понятно, девчонки?
Они кивнули. Не одновременно: Хейли кивнула первой — в конце концов, это был ее дом и ее папа, — а Шэрон за ней повторила.
— Стало быть, всем все понятно, — подвел итог Эд Уэстин.
Его лицо оставалось серьезным. Он не улыбался, что было совсем необычно; он улыбался так часто, что в уголках его рта пролегли глубокие, уже не проходящие морщинки. В эти мгновения папа Хейли напоминал Шэрон ее отца — жесткого, мрачного человека, — хотя Шэрон понимала, что мистер Уэстин просто переживает за их безопасность, так что его можно было понять и простить. Тем более все остальное время папа Хейли был совсем не таким, как
