баллона и прижал маску к носу и рту Ланы. Вскоре она закашлялась, ее глаза распахнулись, огромные и испуганные. Она попыталась сорвать маску с лица. Куинн делал все, чтобы удержать маску на месте, но Лана оказалась сильнее, чем он думал. Она все-таки сдвинула маску, ее лицо налилось краской. Собрав все силы, Куинн опять прижал маску к ее рту, и она наконец перестала сопротивляться и задышала. А уже в следующую секунду уровень воздуха в его баллоне снизился до аварийной отметки, Куинн почувствовал привкус азота в пространстве внутри шлема, и баллон зашипел, выдавая последние порции воздуха.
Во всем виноват только он, он один. Теперь Куинн нашел в себе силы это признать. Он впал в искушение, и теперь они оба расплатятся жизнью за его грех. Он схватил Лану за руку, очень надеясь, что потеряет сознание первым. Ему не хотелось видеть страшные глаза Ланы, когда она начнет задыхаться воздухом, насыщенным углекислым газом. Куинн ждал, надеясь, что тьма поглотит его быстро.
Но ничего не случилось. Лана держала его за руку и продолжала дышать. Она смотрела на Куинна сначала испуганным, потом озадаченным взглядом, а затем, когда воздух в его баллоне закончился и прозвучал слабый сигнал аварийного режима, ее взгляд переполнился исступленным восторгом на грани слез. Куинн не понимал, как такое возможно, но Лана дышала. Неуверенно и осторожно она отняла от лица маску и вдохнула воздух пещеры. Вдохнула неглубоко, только на пробу. А потом — не закашлявшись кровью — заулыбалась. Такой улыбки на ее лице Куинн не видел еще никогда, и, хотя все случилось в одно мгновение, этого было достаточно, чтобы он снял собственный шлем и вдохнул.
Воздух, вся эта зелень… невероятно, но факт: в здешнем воздухе было достаточно кислорода, чтобы оба они могли дышать.
Куинн положил шлем на землю и сделал еще один вдох. Ноздри наполнились потрясающим ароматом цветов — таким сильным и сладким, что он казался почти невыносимым. Лана села и тоже сделала глубокий вдох. Они дышали, дышали — смотрели друг на друга и тихонько смеялись.
Позже им обоим пришло в голову, что это было настоящее чудо. В этой глубокой, никому не известной пещере почему-то хватало воздуха, чтобы дышать без шлема, и там были звери и птицы, цветы и травы, и весь мир поражал буйством красок — мир, точно такой же, каким он описан в первой книге Библии. Держась за руки, дети долго стояли посреди этого великолепия, а потом медленно двинулись вдоль розоватого края зеленых зарослей.
Упасть в дыру было легче, чем выбраться обратно. И еще надо было решить, что делать с пустыми баллонами и трещиной в шлеме Ланы. С вопросом, как выйти наверх, Куинн разобрался достаточно быстро: нашел тропинку, ведшую по каменистым выступам в стенах прямо к дыре в потолке. А вот о проблеме с баллонами пришлось крепко подумать. В конце концов, Лана нашла решение. Она предложила полностью опустошить баллоны, а потом взяла тонкую палочку и вскрыла клапаны. При этом фильтры скафандров создали вакуум, и воздух пещеры втянулся в баллоны, после чего их опять плотно закрыли. Трещина в шлеме «схватилась» и больше не расширялась, и хотя небольшая утечка воздуха все же имелась, все оказалось не так уж и страшно, и, когда они выбрались из пещеры под бесконечное звездное небо, Куинн посмотрел на ломаную линию, разделявшую пополам лицо Ланы, и вдруг почувствовал — в первый раз, — что для них двоих что-то переменилось или вот-вот переменится.
В тот вечер за общим столом — на ужин было порошковое картофельное пюре и пластинки из красноватых соевых бобов со вкусом какого-то неопознанного мяса — Лана и Куинн молча поглядывали друг на друга. «О чем ты думаешь?» — как будто говорили их взгляды. А потом: «То, что мы видели… нельзя, чтобы кто-то об этом узнал. Пусть это будет нашей тайной». Вот так вот молча, без единого слова, они обо всем сговорились. Раньше у них никогда не было тайн, потому что на то не имелось причин, и первая тайна повлекла за собой первую в жизни ложь: когда Лану спросили про трещину в шлеме, она не моргнув глазом ответила, что ударилась об острые зубья утилизатора. Форрест Блау кивнул и еще не раз повторил, что наружный мусоросжигатель — неподходящее место для детских игр.
Уже ночью, когда они лежали каждый в своей постели, мысли детей переполнялись их общей тайной вкупе с их первой ужасной ложью. Это было как будто еще только пытаясь заснуть, они уже видели сон о том, что еще с ними произойдет, какие еще заповеди им придется нарушить и на какие пойти ухищрения, чтобы все получилось.
Они вернулись к пещере лишь через семь дней. Им пришлось дожидаться, пока Уильям, отец Куинна и единственный ученый в колонии, не починит шлем Ланы, к тому же надо было убедиться, что в их ложь поверили. Дети взяли с собой — в серых набедренных сумках — моток веревки, фонарик и немного еды сухим пайком: все, что удалось потихоньку стащить, так чтобы это не заметили родители или братья и сестры.
Они разыскали пещеру гораздо быстрее, чем думали. Куинн обвязал веревку вокруг тяжелого валуна и спустился по ней в сияющую цветущую пещеру. Казалось, спуск занял целую вечность, и когда его ноги наконец коснулись травы, он тут же снял шлем и с облегчением вдохнул ароматный воздух. Лана спустилась следом за ним, сорвала с себя шлем, положила его на траву и принялась расстегивать молнию на скафандре.
— Что ты делаешь? — спросил Куинн, но она не ответила.
Лана выбралась из скафандра, оставшись лишь в желто-белом нательном белье, подбежала босая к маленькому озерцу цвета лазури и медленно вошла в воду.
— Я всю неделю об этом мечтала, — прошептала она, стоя по шею в воде. — Иди сюда. Вода теплая!
