Кажется, там, в глубине, была линза, но палец до нее не доставал. Ветер вздымал пыль в темноте за окном, в комнате горели свечи, и женщина поставила проектор так, чтобы черная дырочка смотрела в комнату. Женщина еще пару минут постояла, решая, что делать дальше.
Хотя это было вполне очевидно.
Она крутанула ручку.
И еще раз.
И еще.
Ручка двигалась плавно, почти без трения. И все-таки она двигалась. Через какое-то время женщина отпустила ручку и отступила на пару шагов, ощущая себя круглой дурой, самой большой дурой на свете в этом печальном надломленном мире.
Ничего не произошло.
И не произойдет.
Проектор был мертвым.
Женщина поняла, что готова расплакаться. И она могла бы заплакать — на самом деле, — если бы не держала себя в руках. Потому что, хотя она ничего не ждала, ей все равно стало грустно. Проектор сна. Волшебная лампа. Что-то новое среди набившей оскомину повседневной рутины. Она позволила себе поверить, что, может быть — может быть, — ей удастся разбудить проектор. И он покажет ей цветущий луг под усыпанным звездами небом, и трава на лугу будет мягкой, так что сразу захочется лечь на нее и уснуть. Или голографический водопад, стекающий по гладким темным красивым камням в углу спальни. Или ночной пляж с волнами, набегающими на берег, и мерцающими далеко в море огнями кораблей. Или деревья, подбитые бархатом темноты, и птица, поющая среди ветвей — поющая лишь для нее одной.
Женщина все же расплакалась. Но лишь чуть-чуть, потому что разочарование и горе присутствовали в ее жизни уже давно.
Она позволила себе надеяться. Это было большой ошибкой.
Женщина вытерла слезы, переоделась в ночную рубашку, открыла специальный сундук и достала оттуда хрупкую книжку, чья сила всегда поднимала ей настроение в такие долгие темные ночи, когда ветер дул отовсюду и раскачивал тщедушные деревья.
Женщина надела очки, улеглась в кровать и открыла книжку на первой странице. Она всегда открывала эту книгу на первой странице, потому что там была надпись.
Надпись такая: «Живи вечно!»
А под ней — имя автора, поблекшее и призрачное.
Число и месяц — уже почти неразличимые. И год: 1988.
Давным-давно, за сорок лет до ее рождения.
Эта надпись всегда будила в женщине любопытство. Это радостное, в полный голос: «Живи вечно!». Может быть, это было какое-то особое сообщение? Может быть, кто-то однажды сказал это автору книги, и тот потом передал дальше — кому-то еще? Ей почему-то казалось, что такие пожелания не хранят для себя одного. Их выкрикивают громко-громко, обращаясь в каждой живой душе в этом мире.
Женщина нашла рассказ, который ей хотелось прочесть. Рассказ об одном дне из жизни полностью автоматизированного дома, где уже не осталось людей, чтобы любить этот дом и чтобы быть любимыми им. Она начала читать, но в эту горчайшую из горьких ночей ей хотелось услышать человеческий голос… голос, заглушающий вой одинокого ветра… Она поправила очки, откашлялась, прочищая горло, и начала читать вслух.
Она успела прочесть лишь два-три предложения, а потом резко умолкла и оторвалась от книги.
Потому что с проектором что-то происходило.
Еще до того, как увидеть, женщина это почувствовала.
Легкая дрожь? Шелест дыхания? Стук сердца?
Возможно, все вместе.
Черная дырочка на корпусе проектора зажглась электрическим синим светом.
В том месте, куда смотрела линза, в воздухе сгустилась голубоватая тень.
Она дрожала, дышала и улыбалась, обретая форму и плотность.
И вдруг оказалось, что в комнате стоит мальчик лет десяти, с каштановыми волосами, карими глазами и румяными, словно спелые яблоки, щеками. Он был в темно-красном свитере и белых хлопчатобумажных брюках с заплатами на коленях. Его теннисные туфли почернели от грязи, собранной на детских площадках.
Он улыбнулся еще шире и сказал своим детским, мальчишеским голосом:
— Почитаешь мне книжку, пока тебе не захочется спать?
Женщина не шелохнулась. Не сказала ни слова.
Она не могла шевелиться. Не могла говорить.
— Только один рассказ, — попросил мальчик.
