сокровище. Между прочим, это твоя настоящая фамилия?
— Нет, — не сразу ответил Уэсли.
— А настоящая?
— Она длинная и трудная, — сказал он уклончиво. — Плохо смотрится в титрах.
— Это твоя первая картина, — снова засмеялась она, — но ты быстро учишься.
— Хватаю на лету, — ухмыльнулся он.
— А что ты потом собираешься делать?
— Еще пока не знаю. — Он пожал плечами. — Поеду в Европу, если удастся.
— Ты талантливый парень. И это не только мое мнение. Оператор Фредди Кан уже видел весь отснятый материал и от тебя просто без ума. Поедешь в Голливуд?
— Может быть, — осторожно сказал он.
— Приезжай. Я обещаю тебе теплый прием.
Уэсли набрал воздуха в легкие.
— Но ты ведь замужем.
— Кто тебе об этом сказал? — спросила она резко.
— Не помню, кто-то говорил. В общем разговоре.
— Хорошо бы люди поменьше болтали. Это мое личное дело. А тебе не все равно?
— Что ты ответишь, если я скажу, что нет?
— Отвечу, что ты дурак.
— Тогда я этого говорить не буду.
— Так-то лучше. А ты в меня влюблен?
— Почему ты задаешь такой вопрос?
— Потому что мне больше нравится, когда в меня влюбляются. Поэтому я и стала актрисой.
— Ладно, — сказал Уэсли. — Я в тебя влюблен.
— Давай за это выпьем, — предложила она. — Вон на углу бар.
— Я дал себе слово не пить, — сказал он. Ему не хотелось, чтобы при Фрэнсис бармен попросил показать документ, подтверждающий его возраст.
— А я люблю выпить, — сказала она. — Зато мужчин люблю непьющих. Пойдем, я возьму тебе кока-колу.
Уэсли и Фрэнсис вошли в бар и увидели Рудольфа и художника-декоратора, рыжебородого молодого человека по фамилии Доннелли; они сидели за отдельным столиком и разговаривали.
— Ото! — прошептала Фрэнсис. — Начальство.
Всей съемочной группе было известно, что Рудольф финансирует производство картины и что именно он договорился с властями Порт-Филипа о разрешении на ночные съемки и о том, чтобы полиция перекрывала движение на улицах. Однако о том, что он приходится Уэсли дядей, никто не знал: в тех редких случаях, когда Уэсли разговаривал с ним при актерах, он называл его «мистер Джордах», а Рудольф, обращаясь к племяннику, говорил ему «мистер Джордан».
Фрэнсис и Уэсли пришлось пройти мимо столика, за которым сидели Рудольф и Доннелли. Рудольф улыбнулся им, встал и сказал:
— Добрый вечер, молодые люди.
Уэсли пробормотал что-то невнятное, а Фрэнсис улыбнулась своей самой обольстительной улыбкой и сказала:
— Какой заговор против нас, бедных актеров, готовят джентльмены в этой шумной берлоге?
Уэсли поморщился.
— Напротив, мы хвалим вас — двух таких талантливых актеров, — сказал Рудольф.
— А вы человек вежливый! — хихикнула Фрэнсис. — Какая восхитительная ложь.
Доннелли что-то буркнул.
— Пожалуйста, садитесь, — сказала Фрэнсис. — В Голливуде никто никогда перед статистами не встает.
Уэсли снова поморщился.
Рудольф сел. Доннелли мрачно уставился в стоящий перед ним стакан. За все время съемок никто еще не видел, чтобы он улыбнулся.
— Мистер Доннелли, — кокетливо сказала Фрэнсис, — раньше я не смела, а теперь, когда картина почти закончена, мне хотелось бы сказать вам, что я восхищена вашей работой. Я еще не видела отснятого материала и не знаю, как он выглядит на экране, но мне никогда не было так удобно двигаться перед камерой, как в ваших декорациях. — Она засмеялась, словно смущенная собственной смелостью.
