колючие. В них чувствуется некоторая враждебность. Должен признаться, это придает им приятную остроту, однако их общая направленность против всего рекламного бизнеса…
— О, значит, и вы это заметили? — невозмутимо сказала Гретхен.
— Да, заметил, — сухо сказал Листер, равнодушно глядя на нее. Вся сердечность его исчезла, и лицо в одну секунду стало официальным, холодным. — И не только я. В наши дни, когда действия почти каждого расследуются и рекламодатели чертовски осторожны, чтобы не заплатить деньги людям, чьи позиции могут оказаться неприемлемыми…
— Вы меня предостерегаете?
— Можете считать, да, — сказал он. — По дружбе.
— Очень мило с вашей стороны, дорогой, — легко коснувшись его плеча и нежно улыбаясь, сказала Гретхен. — Но боюсь, уже немного поздно. Я воинствующая коммунистка на содержании у Москвы.
— Не обращай на нее внимания, Алек, — сказал Вилли, подойдя к ним, и крепко взял Гретхен за локоть. — Она сегодня на всех бросается. Идем на кухню, выпьем чего-нибудь.
— Спасибо, Вилли, — ответил Листер, — но мне пора идти; Я обещал заглянуть еще в два дома сегодня. — Он поцеловал Гретхен в щеку почти воздушным поцелуем. — До свиданья, дорогая. Надеюсь, вы запомнили, что я вам сказал.
— Я ваши слова высеку на мраморе, — сказала она.
Невозмутимый и равнодушный, он пошел к выходу, по пути поставив свой стакан на книжный шкаф. Потом на полировке останется пятно.
— В чем дело? — тихо спросил Вилли. — Ты ненавидишь деньги?
— Я ненавижу его. — Гретхен отодвинулась от мужа и, сияя улыбкой, стала проталкиваться в угол, где Рудольф разговаривал с Джули. Казалось, Джули вот-вот заплачет, а у Рудольфа был сосредоточенный, упрямый вид.
— По-моему, это ужасно, — говорила Джули. — Да, я так считаю.
— Ты сегодня изумительно выглядишь, Джули. Просто роковая женщина, — прервала ее Гретхен.
— Во всяком случае, я себя ею не чувствую, — голос Джули дрожал.
— А что произошло?
— Он собирается постоянно работать у Колдервуда. С завтрашнего дня.
— Ничто не постоянно, — сказал Рудольф.
— Хочет на всю жизнь застрять за прилавком в захолустном городишке, — не слушая его, продолжала Джули. — Стоило ли ради этого кончать колледж?
— Я объяснял тебе, что нигде не собираюсь застревать на всю жизнь, — возразил Рудольф.
— Нет, ты уж расскажи сестре все, — не унималась Джули.
— А что еще? — спросила Гретхен. Признаться, ее тоже разочаровал выбор Рудольфа. В то же время она в душе вздохнула с облегчением: работая у Колдервуда, он будет продолжать заботиться о матери.
— Мне хотели сделать подарок. Лето в Европе, — ровным голосом сказал Рудольф.
— Кто это тебе предложил? — спросила Гретхен, хотя знала ответ.
— Тедди Бойлан. Я уверена, родители разрешили бы мне с ним поехать, — сказала Джули. — Это было бы самое замечательное лето в нашей жизни.
— У меня нет времени на самое замечательное лето в нашей жизни, — отчеканивая каждое слово, заявил Рудольф.
— Руди, по-моему, ты заслужил отдых после такой напряженной работы, — сказала Гретхен.
— Европа никуда не денется. Я поеду туда, когда почувствую, что созрел для этого.
— Гретхен, — подошел к ней молодой человек, — мы хотели поставить пластинку, но похоже, проигрывателю капут.
— Мы потом еще поговорим, — сказала Гретхен Рудольфу и Джули. — Что-нибудь придумаем. — И вместе с молодым человеком направилась к проигрывателю.
Когда спустя некоторое время она взглянула в их сторону, то обнаружила, что они уже ушли. Больше в этом доме целый год не будет никаких вечеров, решила Гретхен и прошла на кухню, где Мэри-Джейн налила ей виски.
Они шли к Пятой авеню. Джули шагала на расстоянии от Рудольфа. Ее полные губы были обиженно сжаты.
— У тебя там есть женщина, — сказала она наконец. — Поэтому ты и хочешь остаться в этой дыре.
Рудольф рассмеялся.
— Можешь смеяться, все равно меня не обманешь, — с горечью продолжала Джули. — Тебе вскружила голову какая-нибудь продавщица из галантерейного отдела, или кассирша, или еще кто-то. Ты спишь с ней, я знаю.
Он снова рассмеялся над ее беспочвенными обвинениями.
