могли, но ничего не помогало, и они его унесли. Это ужасная потеря для всех нас… Такой прекрасный и талантливый человек.
– Кто занимается организацией похорон? – По дороге на работу Деймон взял себя в руки и теперь говорил без всяких эмоций.
– Вернувшись в офис из больницы, после того как все было кончено, – сказал Браун, – я рискнул позвонить по его номеру в Лондоне. Трубку подняла какая-то женщина. Я не знал, кто это мог быть, жена или еще кто-то, и задал вопрос. Женщина ответила, что она его друг – друг очень близкий, – и сказала, что ей известно желание Мориса быть похороненным в Англии. Я записал ее имя и вам его сообщу вместе с номером телефона. Возможно, вы захотите ей позвонить.
– Обязательно, – ответил Деймон и повторил вопрос: – Так кто же занимается похоронами?
– Я, – сообщил Браун. – Или по крайней мере пытаюсь заниматься. Все это так сложно. – Его голос звучал устало и неуверенно. Продюсер пришел, ожидая начала репетиций, а оказалось, что он явился как раз в то время, когда занавес упал после завершающего акта несостоявшегося спектакля. – Может, вы хотите взглянуть на тело? Оно в…
– Нет, – оборвал его Деймон. – Благодарю вас, но я не хочу смотреть на тело.
Известие о том, что Морис умер, он еще мог вынести, но холодного физического свидетельства его смерти Деймон видеть не желал. Пусть с этого момента его друг останется лишь памятью, скрытой в гробу. Он не станет протестовать против того, чтобы отправиться в одиночку к леди, которая поднимает телефонную трубку в Лондоне. Отныне он будет принадлежать только этой женщине. Ведь до этого ей приходилось делить его с другой возлюбленной, утонувшей много лет назад в Ирландском море и с памятью о которой он жил все эти годы. Просто жестоко навязывать ей встречу со старинным американским другом любимого – другом, который ненароком может выболтать нечто такое из прошлого покойного, что она не желала слышать.
– Вы случайно не знаете, какого вероисповедания он придерживался? – донесся до него вопрос мистера Брауна.
– Католик, – ответил Деймон, – но не очень усердный. Сомневаюсь, что он верил в непорочное зачатие.
– Да, теперь такие времена, – вздохнул мистер Браун, видимо, сожалея об упадке веры, что имело место со времен Моисея и Иисуса Христа. – Тем не менее я попросил больничного священника совершить обряд соборования. Так, на всякий случай.
– Полагаю, что это ему не повредит, – сказал Деймон, пытаясь вспомнить, был ли Морис хотя бы раз на обедне.
– Полагаю, что будет уместно устроить через пару педель нечто вроде гражданской панихиды. В небольшом театре. Вне всяких конфессий. Коллеги- актеры его очень любили, Несмотря на то что большую часть своей сценической жизни он провел в Англии. На панихиде мы можем воспроизвести те записи из Шекспира, которые он делал для Би-би-си. Те, кто его знал, выступят с кратким надгробным словом. Может быть, вы, как самый старый друг…
– Простите, нет, – прервал его Деймон. Он припомнил спичи, с которыми Фицджеральд выступал в тот вечер, когда они бросали монету, и подумал, что даже та веротерпимая публика, которая соберется помянуть Мориса, вряд ли будет счастлива их услышать.
– Был ли у него любимый псалом? Или, может быть, стихи?
– Когда я его знал, он больше всего любил «Плаванье в Византию». Но с тех пор его вкусы могли измениться.
– Не могли бы вы прочитать эти стихи, мистер Деймон?
– Нет. Пригласите актера. Если я стану их читать, он перевернется в гробу.
Мистер Браун издал короткий печальный смешок.
