прошли с того момента, когда Джойс прибыла в Иерусалим из Англии. За весь вечер Питер так и не произнес ничего внятного. Он заикался а, начав фразу, её не заканчивал. Боевой капитан страдал так, как страдает мальчишка-фермер, попавший из своей глухомани в высшее общество. Тем не менее, девушка оставалась для него красивой и желанной. На ней было светлое вечернее облачение ("Мы одеваемся только в Иерусалиме"), и её белые, гладкие, обнаженные плечи в ярком свете танцевальной площадки выглядели весьма призывно, если не вызывающе.
- Ведь это Король Фарук, не так ли? - впервые за весь вечер чуть понизив голос, спросила Джойс.
- Да, - ответил Питер, покосившись в ту сторону, в какую смотрела она.
- Ну разве он ни душка? Какая оригинальная борода!
- Жирный, самодовольный мальчишка, - сказал Питер, глядя на Фарука, и это была его первая связная фраза за весь вечер. - А броду, насколько мне известно, он отрастил потому, что ужасно страдает от угрей.
- Ведите меня по краю площадки, - прошептала Джойс. - Я хочу, чтобы люди меня видели.
Питер повиновался и вел её в танце вдоль края площадки до тех пор, пока не кончилась музыка. По пути к столику Джойс успела послать радостную улыбку семи или восьми офицерам, сидевшими в разных концах заведения.
- Просто удивительно, - на весь зал и очень весело заявила она, сколько мужчин я знаю в Каире!
Они сели за столик, и воцарилось ужасающее молчание. Куда к дьяволу подевался Мак со своей девицей, думал Питер, а Джойс тем временем одарила улыбкой вначале один столик, а затем и другой.
- Вы замужем? - непонятно почему спросил Питер, услыхав как бы со стороны свой голос - скрипучий и угрюмый.
В первый раз за весь вечер Джойс обратила на него все свое внимание.
- Почему, - сказала она, глядя холодно и вопросительно, - вы задали такой странный вопрос?
- Просто потому, что в моей конторе работает молодая женщина, ответил Питер, не совсем понимая, что говорит. - Она замужем за лейтенантом, служащим в Индии. Сочетается браком с американским майором, направленным в Лондон... - лицо Джойс приобретало все более и более натянутое выражение. - Просто не знаю, что мне о ней думать, - неуклюже закончил Питер.
- Нет, - ледяным тоном произнесла Джойс, - я не замужем.
- А я женат, - в отчаянии сказал Питер.
- Неужели? - бросила Джойс и автоматически послала улыбку полковнику, расположившемуся через три столика от них.
- Моя жена... - продолжал Питер, совершенно не понимая, почему он все это говорит; алкоголь, который он поглощал с шести вечера, сделал его язык совершенно неуправляемым. - У моей жены восхитительный характер, хотя я не могу вспомнить, как она выглядит. Её зовут Энни и она работает в Манчестере на Министерство Авиации. После Дюнкерка мы пять месяцев стояли на побережье рядом с Дувром, и по уикендам я ухитрялся сбегать из части. Мы останавливались в одной комнате и просто смотрели друг на друга. А после Франции...Мне казалось, что жена исцелила меня от ужасной болезни. Она очистила меня от грязи, помогла выбросить из памяти смерть и избавиться от вида умирающих рядом друзей. Жена очень красива, но как точно она выглядит я сейчас не могу вспомнить. Энни очень спокойная и простая, и говорит негромко, хотя и голос я тоже не могу вспомнить. Сегодня я послал ей свою фотографию. Думаю, что мужчина не может рассчитывать на то, что женщина будет помнить его шесть долгих лет. Кто-то должен поставить вопрос в Парламенте... Что вы на это скажете?
Джойс смотрела на него, скривив рот.
- Да, - ответила она.
- Если бы я мог встретиться с ней хотя бы на два дня. Провести две ночи... - в этот момент он осознал, что его слушает всего лишь дама из Иерусалима. - Перед тем, как прибыть сюда, я служил ещё на одном побережье. Там все время шли дожди. Отвратительная осень, колючая проволока, знаки, указывающие высоту прилива, и мины на всех пляжах. Я позвонил ей по междугороднему телефону. Она сказала, что у неё выдалась свободная неделя, и спросила, не может ли она приехать ко мне. Я ответил отказом. Там было так ужасно. Жалкие лачуги под дождем, в которых мы ждали появления немцев. Я знал, что нашу часть перебрасывают в Африку, и не хотел, чтобы у Энни остались ужасные воспоминания о наших последних днях вместе. То место показалось бы ей настолько отвратительным, что по-иному быть не могло. Я запретил ей приезжать, но она сказала: "Жди меня там. Сегодня вечером я буду у тебя". - Совершенно неожиданно, заглушая гремевшую в долине Нила танцевальную музыку, в его ушах прозвучал голос Энни. Весело и уверенно она приказала ему сидеть на месте и ждать её появления на берегу Английского Канала. Несмотря на отвратительную связь, он услышал в голосе жены и любовную тоску. - Она приехала, и мы провели вместе целую неделю. Дождь и колючая проволока вовсе не оказались нам помехой. Так хорошо нам никогда раньше не было. Война началась недавно, у нас был уголь для камина, горячий ром и прекрасные завтраки в постели, за задернутыми гардинами. Уезжая, она не проронила ни единой слезинки, а когда я отбывал в Африку, сердце мое пело. - На фоне темного неба пустыни чернели глыбы древних пирамид, и Питер уже давно обращался к ним, а вовсе не к сидевшей напротив него глупой девчонке с заголенными плечами. - Вот уже два месяца от неё нет никаких вестей, - он пожал плечами и добавил: - После войны я займусь политикой. Буду баллотироваться в парламент. Ведь должен же там быть хотя бы один человек, который знает о войне не понаслышке и считает, что одной войны более чем достаточно, а шесть лет вдали от дома - это уж чересчур...
