полночь Мэнникон был допущен на совещание, которое проходило в гостиной. Людвиг Квелч оказался высоким крупным мужчиной с прекрасными белыми зубами и добродушными манерами уроженца западных штатов. Он носил трехсотдолларовые костюмы со светлыми галстуками. Сразу же чувствовалось, что на такого человека можно положиться во всем. Он уже несколько раз выступал по телевидению с блестящими речами против системы бесплатного медицинского обслуживания.
Квелч вынул черную записную книжечку крокодиловой кожи и полистал ее.
— В данный момент, — сказал он, — мы располагаем тридцатью тремя белыми, двенадцатью неграми, тремя пациентами неустановленного происхождения, одним индийцем, одним бербером, семью азиатами, а также шестью пациентами предположительно китайского происхождения и одним — японского. Все мужского пола, разумеется. — Он добродушно усмехнулся, намекая на область своей специализации. — Я бы сказал, тут есть из чего выбрать, не правда ли?
— Нас это устраивает, — сказал Тагека Ки.
— Все безнадежные? — спросил Крокетт.
— Я бы сказал, примерно на восемьдесят процентов, — ответил Квелч. — А почему ты спрашиваешь?
— Это я для него. — Крокетт кивнул в сторону Мэнникона. — Он беспокоился.
— Отрадно видеть, что возвышенный дух науки еще не вытравил из вас восхитительную юношескую щепетильность. — Квелч положил свою широкую ковбойскую лапу Мэнникону на плечо. — Не бойтесь. Ничью жизнь мы существенно не укоротим… разве что чуть-чуть.
— Спасибо, доктор, — пробормотал Мэнникон.
Квелч посмотрел на часы.
— Мне пора. Буду держать вас в курсе. — Он уложил литровую бутыль в свинцовом футляре (обычно в таких хранят летучие кислоты) к себе в чемодан. — Ждите моего звонка.
Он направился было к двери, вместе с Тагекой, но на полпути остановился.
— Итак, договорились? Все поровну на четверых, плюс у Ки исключительные права на Гватемалу и Коста-Рику и североевропейская доля Мэнникона на десять лет?
— Там все написано, в записке, что я дал тебе утром, — сказал Тагека.
— Да, конечно. Просто я хочу все точно растолковать моим адвокатам, когда придут бумаги. Рад был повидаться, коллеги. — Квелч кивнул Крокетту и Мэнникону и вышел.
— Сегодня нам придется закончить пораньше, — сказал Тагека Ки. — У меня есть кой-какие дела.
Мэнникон направился прямо домой, предвкушая, как он выспится впервые за несколько месяцев. Жена уехала играть в бридж, и ничто не мешало ему заснуть безмятежным младенческим сном, но почему-то он так и не сомкнул глаз до утра.
— Квелч звонил, — сообщил Тагека Ки. — Есть результаты.
У Мэнникона непроизвольно задергалось веко, дыхание перехватило.
— Не возражаете, если я присяду? — спросил он. Он только что позвонил в дверь квартиры, и сам Тагека впустил его. Придерживаясь руками за стены, он добрался до гостиной и плюхнулся на стул. Крокетт развалился на диване, на груди у него стоял бокал виски. Мэнникон никогда не мог определить по выражению лица Крокетта, был ли тот опечален, обрадован или попросту пьян.
Тагека вошел в комнату вслед за Мэнниконом.
— Чем вас угостить? — спросил Тагека тоном радушного хозяина. — Хотите пива? Апельсинового сока?
— Спасибо, не надо, — сказал Мэнникон. Впервые за все время знакомства Тагека был с ним так вежлив. Мэнникон приготовился к худшему. — Что сообщил доктор Квелч?
— Просил передать вам привет, — сказал Тагека, сидя на диване между Крокеттом и Мэнниконом и разглядывая дырочку в серебряной пряжке от пояса на джинсах.
— Что еще? — спросил Мэнникон.
— Первый эксперимент завершен. Квелч ввел раствор восьми пациентам — пятерым белым, двум черным и одному желтому. Семеро не дали никакой реакции. Вскрытие восьмого…
— Вскрытие! — У Мэнникона опять перехватило дыхание. — Мы убили человека!
— Будь же благоразумен, Флокс, — устало проговорил Крокетт, на груди которого мерно вздымался и опускался бокал с виски. — Это же произошло в Сан-Франциско. Две тысячи миль отсюда.
— Но это же мой раствор. Я…
—
— Мой, наш — разве в этом дело? Несчастный мертвый китаец лежит сейчас, распластанный на…
