жизнью.
Новый секретарь — смазливый и миловидный паренек Ингер, со своей жизнью прощаться не хотел. Поэтому правила за последние четыре года ни разу не нарушил. Какими бы глупыми они ему не казались.
Если чтобы попасть на прием к собственному шефу, надо оставить заявку — значит, Ингер писал заявку и прикалывал ее на виртуальный флипчарт.
Если чтобы передать шефу очередное дело на заказ-убийства, надо вначале собрать полное досье на того, кто выбран новым смертником, значит надо.
Если на любой ответ про местонахождение шефа, надо отвечать «неизвестно», значит даже начальству из Гюрзы надо давать такой ответ.
Если в кабинет надо входить в полной темноте и перед этим выключать свет в приемной, значит надо так и делать.
Правила казались глупыми. Но Ингер почему-то не сомневался в том, что если эти правила не соблюдать, то он проживет не дольше тех идиотов, которые такую ошибку сделали.
За окном уже давно опустилась тьма, а рабочий день еще никак не заканчивался. Редкая профессия могла «похвастаться» тем, что всего за три часа в сутки можно получить такие деньги. Но рабочие часы могли растянуться, в те редкие моменты, когда местонахождение начальника становилось известно его секретарю.
Если начальник был в кабинете, значит, рабочая ночь могла продлиться и на десять часов, и на все двадцать.
Ингер не жаловался.
Жаловаться было страшно.
И входить каждый раз в кабинет начальника было страшно. Ингеру казалось, что из темноты на него смотрят алые глаза зверя, прикидывающего в очередной раз, будет ли полезна эта тихая беззубая моль, или пора подыскивать нового помощника.
Каждый раз, выходя живым из кабинета, Ингер переводил дух и надеялся, что начальник на своем рабочем месте не появится еще недели две.
В этот раз всё было точно так же.
И темный кабинет. И привычная, успокаивающая тяжесть металла дверной ручки за спиной. И отсутствие силуэтов, по которым можно было догадаться, кто же такой его начальник.
По голосу это сделать было невозможно. Голос начальник менял с помощью какой-то машинки. И иногда Ингер даже задумывался, а точно ли начальник мужчина. Слишком уж истеричными были временами выполненные задания. И слишком уж опасными иногда казались отданные сухим металлическим тоном приказания.
— Ингер.
— Доброй ночи, шеф.
— Рад видеть, что ты еще не сбежал.
Ингер промолчал. В отличие от начальника он сам этому факту особо рад не был. Впрочем, бежать секретарю было некуда, поэтому приходилось терпеть.
Начальник тихо рассмеялся, и парень постарался сжаться в комочек и вообще спрятаться куда подальше. Этот смех был очень дурной приметой. После такого смеха убийства Гюрзы становились кровавыми и уносили всё больше и больше жизней.
— И не стоит меня так бояться, — наставительно заметил начальник, словно для него темнота препятствием не была, и он читал по лицу своего подчиненного все его мысли. — Так, чем ты порадуешь меня, Ингер? Что за три заказа, которые ты не смог доверить виртуальной доске? И почему наше доблестное начальство, сражающееся с патрулями решило даже подождать… Или, дай угадаю! У нас разброд и шатания? У нас проблемы внутри нашей организации, несущей свет и добро в окружающий мир, не взирая на его желания?
— Шеф! — мяукнул Ингер.
И начальник опять расхохотался. Только это был более живой и настоящий смех, и секретарь смог немного успокоиться.
— Итак?
— Три заказа. И все они связаны с русским патрулем.
— О как! Я удивлен, удивлен. Думал, до прямого устранения русских мы докатимся еще не скоро. Ошибся, да. Бывает. В любом случае, кого там нужно убить?
— Первое, — зажмурившись, Ингер постарался стать еще незаметнее, чем был. — Надо спасти Зигзага, которого поймали русские.
— О! — короткое восклицание вместо возмущенной тирады настолько удивило Ингера, что он даже выпустил ручку.
— И это всё?! — даже возмутился парень.
— Всё, всё. Зигзага там оставлять нечего, — отозвался начальник. — Дальше кто у нас?
— Там же, в следственном изоляторе содержат Диего Сервантеса.
