пароли в помещениях русского патруля.
Поменяла отзывы и пароли во внутренней связи.
Устроила настоящий допрос секретарю Оле.
Подняла и перешерстила весь отчет по входящим звонкам.
Поменяла всем, кто был занят по делу о Гюрзе, задания, зачастую на совершенно противоположные.
Накричала на Антика.
А, в конце концов, просто разрыдалась за своим столом.
Сотрудники патруля, не очень понимающие, как можно настолько убиваться по хладнокровной змее, которой был их погибший напарник, проявили максимум деликатности, найдя себе «дела» и покинув здание патруля, в котором Эми осталась одна.
На бесконечно долгих два часа…
…Нефритов узнал о случившейся трагедии уже ближе к полуночи. И не в силах поверить в это, до последнего надеясь, что это какая-то ошибка, какая-то… утка, направленная на обман Гюрзы, набрал номер Эммануэль.
Соединение прошло сразу. А вот ответа быстро он не дождался.
По видеовизору почти четверть часа шли помехи. А потом появилась кухня, заплаканная Эми со стаканом чего-то прозрачного.
Подняв голову, девушка уставилась на позднего «гостя», налитыми кровью глазами. Отсалютовав Нефритову стаканом, она заплетающимся языком сказала:
— О, Виктор Батькович, свет Александрович, а че ты звонишь? Те че было велено? Сидеть и не высовываться. Ик! А ты че-то звонишь? Че надо то?
Вопрос о том правда ли смерть Змея или нет, можно было уже не задавать. Детектив всё прочитал в почерневшем от горя лице Эми.
— Прости, — сказал он.
— Да ладно, — всхлипнула девушка, закусив губу, чтобы снова не разрыдаться. — Он сам дурак… Чего он туда поперся один? Ему что? Погеройствовать захотелось? Дурак… какой же он дурак, — уронив голову на стол, Эми снова расплакалась. Хотя слезы уже не приносили облегчения. Только саднила обожженная щека, по которой стекали соленые дорожки. Да болели еще сильнее глаза.
Было больно. Очень больно. Эми не хотела верить в то, что случилось.
К сожалению, и не верить в это было нельзя. Всё было предельно ясно. И от этого становилось еще горше.
— Змей… — прошептала Эми. — Ну почему?! Почему именно ты?
Ощущая себя самым последним гадом и теряясь от бессилия, детектив всё же не смог не спросить, в слабой надежде, что это отвлечет девушку от горя:
— Эми. Что тебя связывает с графом Монтесье и его дочерью?
А вот ответ надолго выбил Нефритова из колеи и заставил задуматься о том, что же делать дальше. Потому что подняв голову и стирая со щек струящиеся слезы, Эми твердо ответила:
— Я любовница графа. И я, как представительница русского патруля, прячу его дочь. Еще будут вопросы?
Гость появился ближе к полуночи.
Усталый, с запавшим взглядом и молчащий.
Вытащив из своих припасов коньяк, граф Монтесье молча плеснул его в бокал, поставил перед лучшим другом, затем вытащил из духовки пиццу. Так же молча поставил на стол.
Лафорже, сидящий с убитым видом в кресле у окна, залпом проглотил коньяк, не оценив ни его вкусовых качеств, ни его выдержки, потом тихо спросил:
— Упрекаешь меня?
— Нисколько, — отозвался Антуан, покачивая в руке свой бокал. — И тогда не упрекал, когда ты решил перейти в Гюрзу, хотя я тебя отговаривал. И сейчас не буду.
— Злорадствуешь? — предположил Шэндон.
Монтесье покачал головой.
— Всё настолько плохо, что ты меня в таких несвойственных мне вещах подозреваешь?
— Всё не просто плохо, — Лафорже, вытащив из кармана сигареты закурил, не спрашивая разрешения. — Всё гораздо хуже, чем просто «плохо». Сейчас я не уверен, что даже ты, криминальный гений, смог бы нас спасти. Всё… мерзко, отвратительно. И я ощущаю, как сгущаются над нами тучи. Скорее всего… нам недолго осталось ходить на свободе. Наш главный противник… Эммануэль. — Маркиз поднял голову. — Она,
