ловок, а в те годы равных ему севернее Азу не было. Во всяком случае, он так думал. Пришли мы, нашли бухточку, порубили охрану свейскую, их там немного было, человек тридцать. Отправили с провожатыми людишек домой, две сотни, как-никак, несчастных горемык к жизни вернулись, да вот и решил Вигил дождаться покупателей на этот рабский товар, скоро они должны были появиться. И вроде как не много их должно быть. Чуть ли не десяток всего. Еще удивились мы, надо же, не боятся идти в таком составе и мимо свеев, и через антские земли. А нас там еще полсотни осталось, чего не порубиться, дело-то молодое. Ну вот, значит, пристает к берегу барка. На веслах – рабы. Их потом тоже освободили, но это отдельная песня. Команда – те самые десять человек. Трюм, судя по осадке, пустой. Как раз под две сотни горемык. Ну и что тут сказать, барка на якоре, десяток воинов идут к сараю, где товар должен томиться. У входа один из наших в свейской одежде расхаживает. Подходят они ближе, и мы видим, что все десять не совсем люди. Дакиты. А один так и вовсе – даку. У тех лица слегка на звериные скашивают, ну там, глаза, скулы, клыки, а этот ну чисто зверь. Песья морда, что ты будешь делать. Плечи зато, как два моих разворота, да и то по тем временам, а по нынешним – все четыре. Идет, покачивается, ну чисто плывет над тропой. Ну, короче, почувствовали они неладное, и началась сеча. Нас пятьдесят, их десять. У нас самострелы, из которых мы пятерых срубили сразу. Так вот те, что остались – пятеро – положили наших сорок пять человек. Смотри.
Старик потянул в сторону рубаху и показал криво сросшуюся ключицу и шрам в половину груди.
– Я после той схватки стал мастером башни, а до того дружинным ходил. У короля Аггера с тех пор на правой руке трех пальцев нет. У короля Вилора – шрам на левой руке. А не было бы щита, что на куски разлетелся, так и руки бы не было. Да и… Всем досталось. А если бы не самострелы, которые добили этих пятерых, так и никто бы из нас не уцелел, потому как вот эти сорок пять пали, пока стрелки пружины на самострелах натягивали. Да и от стрелков-то осталось трое. Двоих ножами взяли. За три десятка шагов! Я-то из сорока пяти был, срубили меня, выполз потом из-под трупов. Всего нас с Их Величествами семеро выжило. Пятеро на ногах устояли, еще двое – я и один паренек из Обстинара без руки. Вот этот меч, он как раз того даку. Я его далеко убирать не буду. Подарок великий. Но и тебе не дам пока. Замотать его надо.
– Как замотать? – не поняла Фламма и тут же осеклась, прикрыла губы рукой.
– Правильно, – ухмыльнулся старик. – Хочешь притворяться с толком, притворяйся, когда и рядом никого нет. А заматывать легко. Я сейчас растворец один разведу, из твоего тряпья дорогого ленты нарежу, вот шелк как раз и сгодится. Кунай в раствор да заматывай. Только гарду снять придется, ну да она маленькая тут, я ее у основания ножен прихвачу. К утру подсохнет, еще раз промажем, и получится яблоневый сук. Кривой и легкий. Ежели ножом ковырять не будешь, и не отличишь. Меч-то легкий, узкий, чего там. В старые времена угодники так кинжалы прятали, прикладывали к ножнам тростину и мотали сверху. Получался посох с тайником. Управляться-то можешь хоть чуть-чуть?
Фламма закивала.
– Ну, и управишься, – согласился старик. – Ножичек у тебя с собой будет какой-нибудь. Нужда приспичит мечом помахать, резанешь по ткани, и все сладится. Ясно? Правда, прихрамывать придется научиться, раз уж подпорка имеется. Но хромота, она полезная штука. Вроде ты и не человек, а полчеловека. А уж если уродство какое имеется, так и еще лучше. Это что у тебя?
Потянул за шнурки, вывалил из туго набитого кисета мешки и мешочки, свертки и сверточки, бутылочки и иголки, тряпочки и тонкие шелковые нити, тонкие ножи, камешки, порошки и что-то еще, раскатившееся по войлоку.
– Снадобья, – шмыгнула носом Фламма. – Приблуда разная лекарская.
– Так ты принцесса или лекарка? – не понял старик.
– Да и сама уж не знаю, – прошептала Фламма. – То принцесса, то неизвестно кто. Что-то должно быть, что только от меня зависит? Вот, упражнялась с целительством. Софус, маг ардуусский учил. Сама… кое-что разузнала. Ходила за дозорными в ардуусской палате, раны зашивала поганые, лихорадку выгоняла, кровь чистила, разное приходилось…
– А магию пользовала? – прищурился старик.
– Зачем? – не поняла Фламма. – Магия в этом деле – крайний случай. Бедолага сам должен карабкаться к жизни, а не то свалится в смерть, когда целителя рядом не будет, и никакая магия не поможет. Магия в целительстве как долг, берешь мало, отдаешь много, да еще должен остаешься.
– С магией всегда так, – с интересом заметил старик, собирая снадобья обратно в мешок. – Конечно, если ты не умелец. Так и с оружием то же самое. Пока ты не мастер, хоть обвешайся мечами, если кто первый и посечется об их лезвия, то ты сам. Ладно, травы и приблуду твою оставим. Скажешь, что в Махру целительству обучалась, там народу всякого полно, все языки собрались, никто не уличит. Да что там скажешь, промычишь, кому надо, тот поймет. А все прочее в мешок и в обоз короля до лучших времен. А теперь давай-ка.
Неожиданно легко встал с топчана, шагнул к Фламме, скинул с ее затылка простынь, поймал в кулак несколько прядей и вдруг защелкал ножницами. Хотела Фламма вскрикнуть, да не смогла. Слезы задушили, но руки у старика оказались сильные и цепкие. И пяти минут не прошло, как пышные волосы Фламмы, словно срезанные языки пламени, лежали на постели. Старик покачал головой, покряхтел, затем завернул волосы в какое-то тряпье и бросил в камин, что истлевал углями тут же. Запахло паленым.
– Цыц, – погрозил пальцем девчонке старик и вытряхнул из мешка простую серую одежду. – Сейчас слуга принесет теплой воды, я приберу твое старое тряпье и отнесу вниз. Там уже ждет посыльный, отправит твое богатство в обоз. Ты тут устраивайся, ополоснись да одевайся. Не реви попусту. Жива, уже хорошо. И сломанное срастается, а неломаное растет и не заморачивается.
