пустые трибуны, на которых остались несколько как будто знакомых человек, и увидел мать, младшего брата и еще кого-то в серой хламиде со строгим лицом. Они взяли его за руки и повели.
Вечерние улицы Ардууса, омытые холодным дождем, были пусты. Потоки воды сделали стены амфитеатра из белых серыми, а серые камни мостовой на Вирской площади и стены цитадели – черными. Ручьи устремлялись в сторону Торговой площади, но его повели к Храмовой, на которой высились четыре зиккурата, а потом повернули на Мытарскую улицу, которую он помнил, потому что на ней были лавки с лентами и бусами, где он покупал подарок услужливой красавице Катте. В какой-то момент Игнис обернулся и увидел, что рядом с ним не только его мать со слипшимися от дождя светлыми волосами, но и стражники Лаписа, и мастер стражи Вентер, но они все держались поодаль, а рядом была только мать. Лаус и незнакомец в хламиде куда-то пропали или они были вместе со стражниками, он так и не понял. А потом мать завела его во двор каменного дома, оставила посередине и отошла под навес. И стояла там, словно какая-нибудь кухарка, вырвавшаяся из кухни, чтобы отдышаться от хозяйских придирок и окриков.
И так прошло еще несколько лет. Или минут. Он, наверное, о чем-то думал, но о чем, вспомнить не удавалось, потому как слишком много времени прошло с тех пор. Хотя, конечно же, он думал о холоде. О тепле. О блаженстве, которое уже никогда не случится в его жизни. Вспоминал купание в морских волнах возле гавани Самсума и печалился, что вряд ли еще когда испытает нечто подобное. Что еще было в его жизни такого, что он хотел бы забрать с собой, когда полог мрака опустится над ним? Утренние разговоры с королем-дедом, запах матери, которая, кормя молоком только что родившегося Лауса, позволила Игнису поцеловать себя в щеку. Податливость и неумение преданной и дрожащей Катты, и неподатливость и умение Телы. Соленые зеленые брызги моря Тамту, и зеленые глаза Регины Нимис. И все. Все вмещалось в это. И больше ему ничего не нужно. Ни тогда, ни после. Если, конечно, будет еще какое-то после.
Потом он опять думал о холоде, о том, что его левой руке нехорошо, и, скосив взгляд, увидел в ней хлыст. Зачем-то в его руке оказался хлыст. И он держал его не за рукоять, а за навершие, из которого змеилось кожаное охвостие. И, наверное, было что-то правильное в том, что он так держал хлыст, и если кто-то возьмет плеть из его руки, то он сумеет разбудить его одним ударом или несколькими ударами, но главное – выдернет его из этого холодного омута, куда его закручивает и закручивает уже год за годом или минута за минутой.
Потом стало темно.
Потом двери дома открылись, и из них вышли двое, один из них с факелом. Второй как будто знакомый. Кажется, это была его сломанная игрушка. Человек, прихрамывая, подошел к Игнису, взял из его руки хлыст и отбросил в сторону. Потом обнял его и стоял так. Долго стоял. Пока дождь не смочил и его одежду. А затем рядом с Игнисом вновь оказалась мать и незнакомец в хламиде, а после все смешалось, и уже утром, когда он открыл глаза и увидел, что лежит на привычном ложе, рыдания охватили его. Страшные рыдания, потому что ни слез, ни дыхания у него не было, но рыдания были, и они рвали его на части. И тогда в комнату вошел незнакомец, или он уже был в комнате. Он взял Игниса за руки и как будто открыл плотину. И сразу появились и слезы, и дыхание, и накатил такой ужас, что Игнис полетел в глубокую пропасть.
Пробуждение было ужасным.
Человек сидел рядом и держал его за руку. У него были мягкие и одновременно как будто стальные пальцы. Игнис выдернул руку. Незнакомец улыбнулся и назвал свое имя:
– Меня зовут Алиус Алитер. Я, конечно, никакой не маг, а обычный угодник. Ну, то есть угождаю. Не сильным или богатым, а просто людям. Могу подлечить, справиться с нечистью, если ее не слишком много, да и разбойников отваживаю порой. Опять же, сообразуясь с их количеством. Но твоя мать отчего-то решила, что мои невинные магические шалости достойны называться магией, и наняла меня. Почти наняла. Твой отец заглядывал, когда ты спал, но пока так и не принял решение. В отношении меня.
– А в отношении меня? – выдавил из груди бессмысленные слова Игнис.
– Увидим, – пожал плечами Алиус.
– Ты говоришь, что не угождаешь сильным и богатым? – прошептал Игнис. – А мой отец и силен, и богат.
– Для меня нет, – усмехнулся Алиус. – Нет, он, конечно, далеко не беден, да и доблести ему не занимать, и силы в нем предостаточно, но я не о той силе и не о том богатстве говорю. А о тех, которые заставляют служить себе именно как силе и богатству. Нет, я готов угождать просто людям. Сегодня моя помощь требуется Игнису Тотуму, его отцу, его матери и их близким.
– И чем же ты можешь помочь королевскому семейству? – повысил срывающийся голос Игнис.
– Просто семейству, – негромко ответил Алиус. – Мало чем. Быть рядом. Помогать видеть то, что нужно видеть. Слышать то, что нужно слышать. Называть по имени то, что должно быть названо по имени.
– Ну, так назови! – скрипнул зубами Игнис. – Назови то, что произошло со мной!
– Ты хочешь услышать, что все совершенное совершено не тобой? – спросил Алиус. – Нет. Все, что сделано, сделал ты. Не хмель бесчинствует, а пьяница. Да, есть магия, которая обращает человека в куклу. Но это не твой случай.
– А мой случай… – начал говорить Игнис.
– Думаю, что страшнее, – ответил ему Алиус. – Много страшнее.
– Ты не хочешь сейчас говорить об этом? – понял Игнис.
