реку никак. Разве можно называть реку, к которой невозможно спуститься? Ну, или мало где можно спуститься. Ее даже пересечь без больших ухищрений можно только в трех местах – у впадения ее в Азу, у сторожевой башни, где погиб король Тимора, и на тракте на Обстинар. Есть еще веревочные мосты, но они высоко в горах.
– Ведь мост у сторожевой башни восстановлен? – спросил Лаурус.
– Ты увидишь его еще сегодня, – ответил Соллерс.
– Но восстановить быстро его непросто? – сдвинул брови Лаурус. – Если он будет разрушен вновь?
– С ходу – невозможно. Даже старого кедра едва хватает, чтобы перекинуть его с края пропасти на край, а уж те ели, что растут поблизости… Нет, – мотнул головой Соллерс. – Легко эту пропасть не преодолеть. И это значит…
– Это значит, что ловушка захлопнется, – ответил Лаурус. – Мы уходим! Но я не прощаюсь, Соллерс!
Йор уже ждал Лауруса под утесом. Он подал коня своему воеводе, и вскоре тысяча всадников, тысяча молодых ополченцев, не нюхавших, чем пахнет настоящая война, живой змеей двинулись вдоль пропасти, а значит, по краю королевства Аббуту на север. Лаурус вел своих воинов в Обстинар. Соллерс должен был со своими переправляться через тот самый мост и уходить в Тимор. К Соллерсу, которой дал сигнал трубачам трубить сбор, подошел его племянник и помощник, младший сын короля Обстинара – Нитенс Кертус.
– Что все-таки он затеял, этот сумасшедший Арундо? – спросил молодой принц.
– Он собрался дать бой половине северного войска, – ответил Соллерс.
– У него получится? – спросил Нитенс. – Ведь у Слагсмала почти сто пятьдесят тысяч клинков!
– Дать бой – получится, – вздохнул Соллерс. – А будет ли из этого толк, мы еще увидим. Ведь мы тоже участвуем в этой войне. Но насчет сумасшествия я почти согласен.
Лаурус никогда не считал себя ни баловнем судьбы, ни ее пасынком. Отца он своего почти не помнил, по словам матери, тот и появлялся- то после его рождения всего лишь пару раз, но не потому, что та кручинилась о своем проступке и не хотела с ним знаться. Пурус Арундо закатил жуткий скандал после того, как обнаружил, что его младшая сестра на сносях, а после рождения русоволосого мальчишки приставил к Монедуле Арундо стражу и соглядатаев, и в итоге допустил к ней крепкого стражника атера с примесью каламской крови – Клавуса Вадума – только затем, чтобы увериться, что именно этот удалец посмел очаровать вельможную сестрицу. После второй из таких встреч, когда Лаурусу уже было три года, и он смутно запомнил терпкий запах лепестков роз, крепкие руки и низкий голос отца, Клавус Вадум, а также вся его простонародная родня исчезли. Мать металась по Ардуусу с месяц, Пурус разводил руками, пока однажды она не приперла брата к стене. Что там между ними было, Лаурус так и не узнал, но вроде бы клятву о том, что Пурус не причинит вреда своему безродному племяннику и позволит ему остаться под именем Арундо, она из него выбила. Однако это не мешало Лаурусу ощущать каждую секунду нахождения в королевском замке собственную неприкаянность и ненужность, а в минуты случайного или неслучайного совпадения с венценосным родственником – ничем не прикрытую ненависть. «Будь тем, кто ты есть, – наставляла его мать, – и тогда ни чужая любовь, ни чужая ненависть не помешают тебе, не собьют тебя с пути. Первая только добавит тебе силы и радости, как нежданный подарок, а вторая станет привычной, как ненастье, которое не страшно под прочной крышей».
К сожалению, Лаурусу так и не довелось увериться в прочности крыши над головой, хотя его мать и пыталась возвести над ним ее. Когда ему было еще лет десять, мать отвела его к хмурому дакиту, который жил на окраинной ардуусской улице, к Йору. Пять лет почти без перерывов тот еженедельно лепил из неуклюжего, пусть и бойкого, мальчишки будущего воина. А в этом году словно вспомнил о своем ученике, появился у восточной башни, где Лаурус уже третий год служил мастером, и предупредил, что его молодой жене, с которой он шесть лет назад познакомился у этой самой башни, и двум его малышам – мальчишке и девчонке грозит опасность. Соглядатаи еще прошлого тайного слуги Пуруса, Кракса, стали следить за ними. Лаурус побежал к матери, и по ее помутившимся глазам понял, что его семье угрожает та самая опасность, которая стерла в пыль его отца. Идти Лаурусу было больше не к кому, только к Йору. И тот словно ждал прихода бывшего ученика. Предложил завтра же отправить жену в ее родное село под Ардуусом, в котором не так давно умерли ее родители – мать-атерка и отец, выходец из Тирены. Лаурус, который еще год назад был ошарашен внезапной смертью близких родственников, попытался сказать, что дом стоит заброшенным и что никто из села не приближается к нему, ходят слухи, что не своей смертью умерли родители его жены, она до сих пор слез не выплакала, но Йор был неумолим. Правда, как передала ему жена, сам поймал ее на рынке, когда она заходила в лавку коренщика, где именно дакит оказался за прилавком, и пока она набивала в тесном закутке суму, разъяснил ей – что и как делать, да показал через мутное стекло соглядатая, который не спускал с нее глаз и, возможно, лишил жизни ее родителей. Еще и платок дал, слезы утереть. И вовсе оказался не таким уж страшным, хотя, когда клыки его блеснули, она едва не завизжала, хорошо, что голос от страха пропал.
После этого Лаурус делал все, как велел Йор. Отправил жену в село, через неделю узнал, что в селе случилась беда, сгорел тот самый заброшенный дом, а вместе с ним и двое крепких, судя по росту и странным ножам на поясах, воинов. Еще через неделю, в ответ на расспросы матери, Лаурус рассказал, что на самом деле его жена замучилась от постоянной слежки неизвестных соглядатаев и поехала на родину отца, в Туршу, чтобы успокоиться, благо еще и купчая на его домик сохранилась, и надо было уладить дела и с ним, и поискать дальних родственников, раз уж не осталось ближних. Мать поняла, побледнела, кивнула и удалилась. А еще через месяц через Йора пришла весть от жены, что она устроилась в Самсуме, все хорошо, и она, и дети скучают по Лаурусу и надеются на скорую встречу.
