полу. И уже натягивая на себя в банной прихожей, теперь казавшейся ей прохладной, принесенное младшей дочерью кузнеца платье и вставляя ноги в короткие мягкие валенцы, Кама вполуха слушала рассказ о том, что все в этой бане имеет значение, и даже каменные столбы служат тому, чтобы опасный угарный запах не убил неопытного мойщика, а стекал вместе с грязной водой в арык. А потом они с Эсоксой оказались вместе с корзинами, в которых уже не было их одежды, в просторной комнате. Пол этой комнаты застилали домотканые половики, которые были бы обычными в любой лаписской избе. На двух низких, но светлых окнах висели белые занавеси. На стенах размещалось оружие, но ничего нового или хотя бы относительно сохранившегося Кама не разглядела. Ей даже показалось, что она видит добычу с места давнего сражения. Куски клинков, эфесы, обломанные топоры, наконечники копий с засевшими в них расщепленными древками, съеденные ржавчиной кинжалы, пробитые щиты или доспехи. Посередине комнаты имелся круглый стол и табуреты, на одном из которых сидел Касасам.
– Разувайтесь, – предложил он принцессам. – Ужинать будем во дворе, тогда и валенцы пригодятся. А в доме лучше ходить босым. Пусть ноги дышат. Садитесь. Будем говорить.
Они сели напротив кузнеца, и Кама, приглядевшись к его лицу, вдруг подумала, что ведь ни единой своей чертой он не напоминал не только волка, но и зверя вообще. И если всякий дакит отличался от человека чуть увеличенными клыками и слегка выделенными скулами, то и несколько подобных черт в лице даку лишь создавали ощущение чего-то звериного, чего на самом деле при ближайшем рассмотрении не было. Слегка, самую малость суженный у, наоборот, расширенных бровей и чуть скошенный назад лоб, но крепкий, свойственный вирам затылок. Чуть сгорбленный нос, чуть выделенные скулы, мощная нижняя челюсть, скругленный к мускулистой шее подбородок. Чистая кожа, ровная линия волос, которые расположены именно там, где и у каждого человека – надо лбом, над ушами, по линии шеи со спины. «Интересно, – только теперь подумала Кама, – а ведь, судя по коже, даку, так же как дакиты, не бреют подбородок! Сор Сойга, во всяком случае, обходился без этого обряда. Откуда же это ощущение звериной морды, если вот так, вблизи, нет даже ее следа? И откуда эти рассказы, что у даку вся морда и все тело покрыто шерстью?»
– А так? – повернулся в профиль Касасам и рассмеялся в ответ на смущение принцессы. – Ничего страшного. Смотрите, привыкайте. Когда привыкнете, однажды обнаружите, что даку от дакитов почти неотличимы. Разве только шириной плеч. Но никто никогда не спутает даку и дакита. Смотрите. Только погладить не дам, все-таки я не пес и не волк.
– И не собиралась, – поджала губы Эсокса. – Как будто я не видела даку раньше…
– А я вот принцесс вблизи никогда не видел, – признался Касасам. – И уж тем более сразу двух. Рассказывайте, что случилось?
Принцессы переглянулись, и говорить стала Кама. Странным образом она начала издалека, с выезда из Лаписа, с белого ворона, распятого на воротах. Почему-то ей казалось, что кузнецу надо рассказать все. Разве только о камне, проникшем в ее нутро, Кама умолчала. Да и не стала расписывать свои мечты относительно Рубидуса Фортитера. За Камой повествование продолжила Эсокса. Она была еще скупее в подробностях, но не упустила из произошедшего почти ничего. Умолчала лишь о происшествии с Фамесом. Но Касасам кивал, как будто слышал и то, о чем ему не посчитали возможным сообщить. Когда рассказ закончился, за окном смеркалось, и Кама поняла, почему в середине дня Касасам упомянул ужин, а не обед.
– Он не был угодником, – наконец в полумраке, наполнившем комнату, произнес Касасам. – Хаустус не был угодником. Он всегда был просто хорошим парнем. Трусоватым, но хорошим. Но я знал, что он просто копит свою смелость, чтобы использовать ее в самый важный момент жизни. Точно так же, как он копил магию. По крошке мума. У всякого человека, будь он обычным или клыкастым, случается мгновение, когда он должен выложиться без остатка. Хаустус угадал. Низкий поклон его исчезнувшей тени.
– Он назвал тебя одним из своих учеников, – вспомнила Кама, – почему ты ушел от него? Из-за того, что он не был угодником?
– Глупости, – засмеялся Касасам. – Что я тогда понимал? Ничего. Я и теперь не все понимаю. Нет, все было проще. Я встретил свою будущую жену и влюбился без памяти. Какое уж тут угодничество?
– А разве угодник не может создавать семью? – не поняла Кама.
– Может, – скривил губы в улыбке Касасам. – Но иногда угода семье не совпадает с угодой миру. Хотя если бы каждый угождал собственной семье, и только…
– И как ты смог ее покорить? – неожиданно спросила Эсокса, но тут же засмущалась, потому что пробормотала неясное: – Ведь редко даку и обычный человек создают семью…
– Я испугал! – засмеялся Касасам. – Главное – произвести впечатление. А уж потом из этого впечатления можно что-то вырастить да вылепить. А не будет впечатления, не будет ничего. Одна скука. Вот вам, я вижу, и без замужества некогда скучать. Зачем Хаустус вез вас ко мне?
– Он сказал, что ты можешь помочь, – понизила голос Эсокса. – Показать дорогу на ту сторону гор Митуту.
– Вам нужно в Араману? – постучал пальцами по столу Касасам.
– Нам нужно вырваться отсюда! – проговорила Кама.
– Понятно, – кивнул Касасам. – Кто-то может забиться в нору, а кому-то покой только в синем небе… Тем более что здесь никакая нора не спасет.
– Что здесь происходит? – спросила Эсокса.
– Где здесь? – переспросил Касасам.
– В Карме, в Лускисе, во всей Эрсет! – перечислила Эсокса. – Да и в Дакките теперь…
