путь к незащищенной плоти.
Глава 10
Алитер
Время остановилось. Лицо Соллерса скривилось, словно стрела пронзила не Ирис, а его грудь. Стражники сорвались с места, ринулись в темноту укреплений. Другие подняли щиты, прикрыли Адамаса и Регину. Тело королевы Армиллы занималось пламенем. Процелла зарыдала.
– Я здесь, – шагнул к Ирис Игнис, поймал ее за плечи, погрозил пальцем, когда она попыталась что-то сказать, выпуская кровавые пузыри из уголков рта. Одним движением наложил на рану, на торчащую из раны стрелу холод, а потом провел ладонью по лицу Ирис, погружая ее в ледяной сон. Она удивленно приоткрыла глаза и в следующее мгновение упала на руки Игниса.
– Лекаря, – выдавил еле слышно Игнис. – Лучшего.
– Пошли, – набросила капюшон на голову Фидеса Хоспес.
– Куда? – ринулся вперед Соллерс.
– Следи, чтобы не подстрелили еще кого-нибудь, – прошептала Фидеса мужу, поклонилась королю, лицо которого было искажено болью. – Ты не знаешь этого лекаря. Ты, – она посмотрела на Процеллу, – пойдешь с нами. Будет нужна помощь. Тут недалеко. Не нужно, – остановила она метнувшуюся к дочери Пустулу.
Игнис шел за Фидесой, как во сне. А Ирис на его руках казалась тяжелее с каждым шагом, и эта тяжесть рвала ему сердце. За спиной стучали каблуки и слышались всхлипы Процеллы, впереди неслышно спускалась по ступеням Фидеса. Иногда она оборачивалась и предупреждала о поворотах. Говорила какие-то слова.
– Лекарь очень хороший, но среди вельмож немощных не ищет. Не знается ни с кем. Живет один в домике у Медвежьей горы. У самого начала главной стены. Там еще остались две старые улицы. Берет за лечение недорого, но слывет кудесником. Я бы ничего не знала о нем, но тяжело рожала второго ребенка, если считать Экселиса, так уже и третьего. Тем более как же его не считать, хоть ему уже двадцать три года, и жену взял, вот только внуками меня еще не побаловал. Но мне-то, когда я Скафу рожала, уже сорок было. Я сутки разродиться не могла, криком изошла, голос потеряла. Соллерс почернел от моих мук. Никто ничего не мог сделать. А потом пришел этот человек, тиморский, кстати, исконный, где только бродил последние годы, неизвестно, сказал, что может помочь. Тут уж было не до разбирательств, хотя Соллерс руку с меча не спускал. Но все закончилось хорошо. Я жива- здорова, Скафа уже бегает, лопочет что-то, а человек этот даже от платы отказался. Разве это плата, серебряная монета за мое спасение? Да и ту чтобы отдать, пришлось месяц лекаря по всем рынкам выглядывать. Еле сыскала. Тогда он и сказал, где обретается. Но это тайна, никому нельзя об этом, никому. Ну так ты и сам таишься…
Фидеса говорила еще что-то, а Игнис шел за нею, как в полусне, и думал о том, что вот уже Ирис кажется ему легкой, невесомой, воздушной, и лучше бы она была по-прежнему тяжелой, отчего она кажется легкой? Или жизнь уже покинула ее? Шел и просил у нее прощения, неизвестно за что, хотя, конечно же, он знал, за что. За то, что она остановила его смерть. Шагнула под стрелу. Почувствовала и шагнула. Но если сейчас она умрет, тогда получится, что зря она вставала под стрелу? Поскольку без нее он и сам все равно что мертв.
– Стойте, – замерла в воротах второй стены Фидеса, поправила капюшон, кивнула Процелле, и та поспешила натянуть капюшон на голову Игниса и осторожно, всхлипывая и глотая рыдания, укутала лицо Ирис.
– Теперь тихо, – прошептала Фидеса. – Не нужно, чтобы видели, куда мы идем. Пока что вдоль стены, – и шагнула в тень.
Домик, и в самом деле притулившийся у основания Медвежьей горы в ряду таких же, как он, и таких же, что стояли напротив, казался дряхлым и бедным, хотя в небрежении его хозяев укорить было нельзя. Все щели в кладке были замазаны известью, в окнах, в которых сквозь щели в ставнях и занавеси проглядывал чуть заметный огонек, блестели настоящие стекла. Да и дверь была старой, но крепкой, собранной из дуба и скрепленной коваными петлями. Фидеса оглянулась, прислушалась и стукнула в дверь кулаком. Один раз. Игнис ожидал услышать за дверью шаги, но она открылась так, словно человек уже стоял за ней и ждал гостей.
– Это я, Ал, – прошептала Фидеса. – Беда.
Человек кивнул и шагнул в сторону.
– Заходите, – услышал Игнис мягкий и как будто знакомый голос. – Несите в комнату. Кладите на стол.
Игнис перешагнул через порог, наклонился, проходя во вторую дверь, и оказался в небольшой комнате, в которой, кроме стола и пары лавок, не было ничего. Разве только огонь мерцал не в камине, а в крохотной печурке, да какие-то горшки, короба, корзины, бутыли стояли на полках, занимавших все стены, кроме окон, но все равно теснились у потолка.
– Сюда. – Человек забрал со стола лампу, отпустил фитиль и подвесил ее на крюк над столом. – Клади. Не волнуйся, ей пока все равно, что стол твердый. Стрела? Осторожно, набок тогда. Красавица, – он обернулся к Процелле, – а ну-ка? Подай-ка вон ту подушку. Да. Надо подложить под тело, чтобы стрелу не потревожить. Понятно? – Голос его, еще мгновение назад казавшийся Игнису знакомым, теперь грохотал, словно гром, хотя становился тише с каждым словом. – Так. Приморозил рану. Ледяной сон. Хорошо. Иначе бы уже потеряли девушку. И ты смотри же… Кольчугу пробила. Давно такого не видел. Насквозь… И кольчуга неплоха, но… Дакская сталь на стреле. Граненый наконечник, дакская сталь. Издалека она, издалека. Могли и потерять
