Тут только Рауль разглядел, что морщины на левой щеке старика пересекает уродливый шрам.
– Сын у меня в Комодоро. В порту работает. А я вот сюда перебрался. Не люблю ни море, ни пампу. Скучаю по горам. У вас хорошо. Пусть даже работы мало и песо скоро можно будет только подтираться. Зато спокойно.
– А в Эквадоре? – спросил Оливера.
– В Эквадоре тоже хорошо, – заметил старик. – Сейчас тепло. Там всегда тепло. Даже жарко. Иногда горячо! Видишь? – ткнул себя пальцем в шрам. – Он мог бы быть и на горле.
– И все-таки, – нахмурился Оливера. – Если ты человек здесь новый, может быть, заметил что-то необычное?
– Заметил, – кивнул индеец. – Ты стал раньше ездить на работу и позже возвращаться. Гонять стал. Нервничать.
В кармане Оливеры запищал телефон.
– Шеф! – прорезался голос Поштиги. – Нашли Фиделя!
– Где? – напрягся Рауль.
– Все там же! – заорал Пабло. – Километров сто – сто двадцать к востоку от первой точки! Он к железной дороге сам вышел! Станция там. Бар-гу-зин!
– Бар-гу-зин, – бессмысленно повторил Оливера. – Русские доставят его как и раньше?
– Нет! – радостно заорал Пабло. – Леку полетел за ним сам!
– Не нужно гонять, – продолжил старик, когда Рауль убрал телефон. – Я прожил достаточно лет, чтобы понять – никогда не догонишь, когда спешишь. Остановись, все придет само. А пассажиров у меня хватает. Просто они уже дома. Вечером в город никто не едет. Чего в городе ночью делать? Рынок с утра. Здесь чужих нет, начальник. Проживу лет десять, и я своим стану.
– Удачи, – кивнул Рауль и вышел на улицу. Старик широко улыбнулся через стекло, зацепил пальцами струны гитары над головой, подмигнул и с натужным скрежетом тронул автобус с места. Оливера смотрел ему вслед и думал, что это он сам приговорен к заключению в тюрьме с правом ночевать дома под боком у нелюбимой жены, а настоящая жизнь вот она. Только что проехала мимо него на полуразбитом автобусе.
На второй день, после того, как Леку, злобно шипя, водворил беглеца на место, Рауль вошел в камеру, сел напротив Проныры, внимательно оглядел. «Старик уже, в сущности, в свои сорок» – подумал.
– Как ты это делаешь? – спросил, выдержав паузу.
Фидель поднял голову, пригляделся, странно блеснув имплантантом в одном из зрачков, усмехнулся.
– Я плохо учился, начальник. Ничего не могу объяснить. Чанг мог бы. Но его убил Хавьерас.
– Хавьерас это тот, кто должен был тебя утопить?
– Пусть попробует, – нахмурился Фидель.
– А он пробует? – переспросил Оливера.
Проныра не ответил. Прижался спиной к холодной стене, закрыл глаза.
– Зачем ты убил стольких людей?
– Не всех, кого мне приписывают, убил я, – проскрипел Фидель после паузы. – Скажу тебе больше, начальник. Каждый из них мог убить меня. Более того, каждый из них пытался это сделать. Я защищался.
– И от детей из Сан-Пауло?
– Детей? – Гонсалес коротко рассмеялся, закашлялся. – Я не убивал детей в Сан-Пауло. Хавьерас что-то перепутал. Не тот автобус взорвал. Не всему верь, начальник.
– Чему я еще не должен верить?
– Тому, что я пытаюсь отсюда убежать, – Гонсалес щелкнул ногтем большого пальца по пластиковому ошейнику. – Хотя, если бы не этот маячок… Может быть, его снять?
– Никогда, – покачал головой Оливера. – Только вместе с головой. После твоей смерти.
– А если я уже умер? – вдруг спросил Фидель. – В тот момент, когда полицейский прострелил мне голову? Жаль, что я не успел вырезать улыбку у него на лице. Если я уже умер? Откуда ты знаешь, что оживили во мне столичные доктора – ошметки мозга или кристаллы кибера?
– И что же они оживили? – спросил Оливера.
– Дай сигарету, – попросил Гонсалес.
Оливера протянул сигарету, щелкнул зажигалкой. Фидель жадно затянулся, выпустил клуб дыма под потолок, наклонился вперед.
– Знаешь в чем моя беда, начальник? Я всего лишь очень хотел жить.
– А теперь? Уже не хочешь?
– Сколько у тебя имплантантов? – спросил в ответ Проныра. – Два-три зуба? Антисклеротическая защита? Тромбофильтры? И все? Знаешь, чем отличается кибер от человека?
