Это была одежда того «сыщика», который уложил меня с помощью газового баллончика в бывшем проезде Художественного театра. Блестящие ботинки с тонкими узкими носами, почему-то голубые носки, клетчатые зеленоватые штаны, розовая рубашка-апаш на кнопках и темно-коричневый пиджак.
— Что? — нервно засмеялся Алексей. — Удивляет мой наряд? Не могу сказать, что моя обычная одежда выглядит более гармонично, но.… Но это вопрос обстоятельств. Насчет масонской ложи, вы опять не угадали. Тем не менее… дело серьезное. Помогать вы мне не обязаны. Более того, вряд ли вы можете мне помочь. Но вы можете контролировать ситуацию. Вы готовы слушать дальше, или мне пора уже уйти?
Я посмотрел на его опущенные веки, он по-прежнему смотрел куда-то вниз, и подумал, что лучше бы он сейчас ушел.
— Помощи я вам обещать никакой не могу, но слушать я готов.
— Спасибо хоть на этом, — Алексей снова глотнул чая. — Но сначала я должен объяснить, почему я пришел именно к вам.
Алексей замолчал на мгновение, закрыв глаза, как будто справлялся с нахлынувшей на него болью, затем открыл глаза и продолжил:
— В чем-то вы правы. У меня действительно никого нет.
— А ваши друзья?
— А! — махнул рукой Алексей. — Не перебивайте меня. У меня никого нет. У меня нет никаких родственников и нет друзей. Так случилось. Мои родители были людьми необщительными. Одинокими. Возможно, что и сошлись они на почве одиночества. И когда их не стало, это двойное одиночество унаследовал я. Нет. Конечно, и в одиночестве есть свои прекрасные стороны, но от этого оно не перестает быть одиночеством. И вдруг сравнительно недавно, когда жизнь повернулась ко мне самой безжалостной стороной, я обнаружил, что этого одиночества больше нет.
— И какова же моя роль в этой метаморфозе? — спросил я его.
— Самая главная, — ответил Алексей. — Ваша книга.
— Книга? — удивился я.
— Ну, журнал с вашей повестью. Извините, я не могу вернуть его вам.
— Не беспокойтесь, — сказал я. — Когда этот журнал вышел, я скупил некоторую часть тиража. У меня осталось не менее сотни экземпляров.
— Вы сами уменьшили вероятность успеха, — вздохнул Алексей. — Но я прочитал. Не знаю, зачем я это сделал. Возможно, потому, что, обманув вас, обещая скорую встречу, я не захотел быть обманщиком дважды. Я прочитал, и ваша повесть закончила мое одиночество. Она лишила меня его. Вы понимаете?
— С трудом, — признался я.
— Да все очень просто. Вы пишете не повести и не рассказы. Вы пишете исповеди, даже тогда, когда выдумываете все от начала до конца. Можно не соглашаться с логикой изображенных вами событий, могут не нравиться ваши герои, но забыть этого нельзя. Вы выложили всего себя на бумагу, препарировали, раскатали по строчкам текста и подали на стол. Вы знаете, почему вы не популярны? Потому что очень утомительно читать это. С чего вы взяли, что массовый читатель толпами хлынет на операционные столы, где вы обещаете выпотрошить его, даже если после этого он гарантированно испытает нечто? Никому этого не надо.… И если бы не обстоятельства, этого было бы не нужно и мне.… Но я прочитал. И одиночества своего я лишился. Вы понимаете?
Я кивнул, как завороженный глядя на этого почти парализованного собственным бессилием человека, на лице которого горели безумные глаза.
— И вот, — продолжил Алексей, — я лишился одиночества, но приобрел собеседника. Да просто близкого мне человека.
— Вам не кажется, что даже для дружеской близости нужна взаимность? — спросил я.
— Да бросьте вы, — махнул рукой Алексей. — Когда открывается книга, никто не спрашивает согласия писателя. Я сроднился с вами из-за вашей откровенности. Вы сроднитесь со мной, едва узнаете, в какое дерьмо я вляпался. Человек по природе своей склонен к жалости. И у вас, я уверен, будет возможность пожалеть меня. Знаете, что я хотел вам рассказать?
— Что? — спросил я.
Он наклонился и произнес мне в лицо напряженным шепотом:
— В действительности их нет!
— Кого нет? — не понял я.
— Их. Управляющего отделением банка. Маклера. Этого бандита. Юного ди-джея. Этой дамы. Их нет. И они есть.
— Подождите! — запротестовал я. — Я еще не понял, как это их нет, а вы уже добавляете, что их нет, но они есть.
— А вы не спешите, — посоветовал мне Алексей. — Их нет, потому что их нет в природе. Но они есть, потому что они есть. Потому что есть поступки, которые они совершают. Есть одежда, которую они носят. Есть их имена. У них есть друзья. Даже работа! Они обладают всеми качествами конкретных людей. Но их нет.
— Не понял! — раздраженно повторил я.
Алексей сидел на диване и торжествующе смотрел на меня как на школьника, впервые услышавшего от учителя, что земля — это шар, и пораженного этим обстоятельством.
— Их нет, но они есть! — снова сказал Алексей, наклонился и прошептал мне прямо в ухо. — Это я их создал! Я сделал их из себя!
