а муравейники от птиц. Мы действительно скрывали подполье. Шифры, явки и множество тайных квартир, расщелин и нор.
Почему-то именно в его саду я часто думал о смерти. Может, потому что старое, отмершее редко убирали. Листья шесека были раскиданы тут и там, пылились, как старая обувь. От неизвестной болезни погибала слива, и стояла легкая, сухая – так чисто умирать умеют только деревья. Когда умирал кто- нибудь из животных, Зерах заворачивал его в какую-нибудь из своих старых рубашек и закапывал тут же, в саду. Постепенно он забывал, кто где похоронен. Как-то раз я решил вскопать яблоню, врезался в землю лопатой и обнаружил клад – завернутое в ветошь ожерелье. Это была могила кота. Белое ожерелье оказалось позвоночником.
Один из друзей отца затеял построить органическую ферму и предложил нам с братом поработать у него на каникулах. А когда я вернулся и навестил Зераха, то мне вдруг показалась нелепой вся эта возня на клочке земли, суета вокруг существ, которые неплохо справились бы и без нас. С тех пор я редко к нему заходил.
А потом начала разрушаться вся наша жизнь. Вдруг стало незаконным старое поселение с ешивой, синагогой и кладбищем, и уж тем паче наша высотка, которая и раньше-то не давала всем покоя. Не помогли ни демонстрации, ни сборы подписей. Наши дома разрушили. Мы уехали. Я ходил по незнакомому городу и дивился тому, как в этих городах все твердо и чисто. А еще я думал о Зерахе. На что он надеялся, когда сажал свой сад? На что надеятся нищие, старики, воробьи? Где они живут? Я присматривался к застекленным балконам и хлипким пристройкам. Чужие квартиры с распахнутыми дверьми и вываленными на перила коврами дышали мне в лицо, как дружелюбные собаки. Как-то раз, проходя мимо одной из них, я не удержался и заглянул внутрь. Там жили иностранные рабочие. В проем двери был виден чахлый журнальный столик, а на нем жуткая полосатая ваза, в которой стояли деревянные цветы, больше всего похожие на шашлык. Зачем суданскому беженцу-нелегалу вдруг понадобилось покупать их в долларовом магазине, и так ли надежен этот дом, что стоит его украшать?
И я вспоминал Зераха. «Божьей милостью, – говорил он в таких случаях. – Божьей милостью…»
Сап Са Дэ
Экваториальная ночь и поиск верховных существ
– Да, Сиди Смотритель, я – лодочник, вожу большие лодки с трех островов и на три острова, много людей, много грузов, иногда животных прячут, но я стараюсь не пускать, никто не знает, как животное себя поведет на воде, может много бед натворить.
– Хорошо, Песар-Ага, хорошо, что ты так подробно, но ты сначала на мой вопрос ответь, а потом можешь подробно.
– Сиди Смотритель, я вот сейчас уже почти отвечу, я уверен, ну не до конца уверен, но почти, он был в моей лодке. Я почему про животных заговорил, я просто чтобы объяснить, почему сразу не понял, почему не дал вам знак до прибытия. Все из-за девчонки-туристки, она с котом была, прятала она его, но я почувствовал. Она очень ругалась, почти дралась, потом сама со своим котом на среднем острове осталась, она его туда тоже тайком притащила, но теперь я всем нашим передал. Ведь как получается, если захочет, то все равно с кем-то договорится, вон шторм был, волна у берега лодку в двадцать зир длиной переворачивала, чуть не поломала. А сухой господин с далекого юга на самолет опаздывал. Так и договорился же он с кем-то, забрали его, отвезли, натерпелись страху, но отвезли. И она со своим котом как-то переберется, просто нельзя обманывать, тайком можно, пока не заметили, но если заметили, то обманывать уже нельзя. А она не могла понять, она думала, я от нее чего-то хочу, а я от нее только наоборот не хотел. Я ее кота не хотел. Потому что не надо животных, особенно котов, на моей лодке, они боятся очень, а я не знаю, что с ними делать, если они от страха голову потеряют. Это моя лодка, я за всех пассажиров и за все их сумки, чемоданы и тюки отвечаю. Мне нельзя, чтобы я не знал, что делать. Я пока между островами должен всегда знать, что делать.
– Песар-Ага, я очень ценю твою работу, ты – хороший лодочник, тебя все хвалят, но я тебя очень прошу ценить и мою работу, ты мне расскажи про него, про кота не надо, я понял про кота.
– Да я вот и как раз хочу о нем говорить, Сиди Смотритель, я просто такой злой стал из-за этого кота, что лодку как в тумане вел, ни о чем думать не мог, мог только злиться, сам не знаю, что на меня нашло. А только когда пассажиров всех высадил, мне другие лодочники говорят: молодец, Песар-Ага, ты самый чистый сегодня, никого не намочил, груз не намочил. А я понимаю, волна была, на середине она всегда есть, но лодку даже не качнуло ни разу, вот о чем нужно было думать, а я все о девчонке и ее коте, дурак, думал. А ведь всегда спокойным себя считал, а как нервный. А вот ведь все и сходится, лодку не качнуло даже на самой большой волне, а меня вот как качнуло на самом ровном месте, выходит, как говорил Ата Абу, так все и сбылось, в моей лодке сам великий Аввул был. А я, если бы не другие ребята лодочники, и не заметил бы. Вот какой невнимательный стал.
– Скажи мне, Песар-Ага, ты уверен: Аввул, не Оула?
– Ох, Сиди Смотритель, а я и думать не думал, что это могла Оула быть. Почему-то вбил себе в голову, что это был Аввул, великий скрытый мастер, чья помощь пока никому не предназначена. А что матушка Оула могла быть, нужная всем, но до момента незаметная никому, я и предположить не мог. Хотя да, Ата Абу только о проявлениях говорил, а чьи они – Оулы или Аввула, нет, не говорил.
– Хорошо, Песар-Ага, ты хороший лодочник и все хорошо сделал. Не вини себя ни в чем, мы все не ждали, что это когда-то может случиться и мимо нас пройдет Аввул или Оула. Я тоже об этом больше как о старой няниной сказке думал. И все же я почти уверен, что если это был Аввул, то его помощь все еще никому не предназначена, а если Оула, то она все еще незаметна.
– Ханума, Аввул или Оула все еще на острове.
