– Переоценить значение хорошей жены просто невозможно, – заметил капитан Хэзлак, когда беседа в его кабинете подошла к концу. – Мойра Докерти прожила со стариком Тримблом так долго, что могла сама управляться с маяком. Быть женой смотрителя могут только особенные женщины. Если встретишь такую, постарайся не упустить. Но и излишняя спешка тут тоже неуместна…
Возвращаясь в пансион миссис Мьюитт, Том размышлял о том, что после Докерти на маяке осталось его вязанье и нетронутая банка с конфетами его жены. Людей уже нет, а их след остался. И еще Том подумал, как же сильно, должно быть, страдал Тримбл, потеряв жену. И рассудка его лишила боль утраты, а вовсе не ужасы войны.
Через два дня после возвращения в Партагез Том сидел в гостиной Грейсмарков, чувствуя себя явно не в своей тарелке. Родители оберегали свою дочь как зеницу ока, ни на секунду не упуская ее из внимания. Том изо всех сил пытался найти какие-то общие темы для разговора, и беседа вертелась вокруг погоды, вечно дувшего ветра и кузенов Грейсмарков в других городах Западной Австралии. Том был рад, что ему без труда удавалось избегать расспросов о себе. Провожая его до калитки, Изабель спросила:
– Когда ты возвращаешься обратно?
– Через две недели.
– Тогда нам надо успеть как можно больше, – безапелляционно заявила она, будто подводя итог после долгой дискуссии.
– Уверена? – спросил Том, не зная, как на это следует отреагировать. У него было такое чувство, что решения принимались за него.
– Уверена! – подтвердила она и улыбнулась. Луч света скользнул по ее глазам, и Тому показалось, что он заглянул ей прямо в душу, где были только чистота и открытость, которые так ему нравились. – Приходи к нам завтра. А я приготовлю что-нибудь для пикника. Мы устроим его у бухты.
– А разве сначала я не должен получить разрешение у твоего отца? Или матери? – Том оценивающе наклонил голову. – Извини за нескромный вопрос. А сколько тебе лет?
– Для пикника вполне достаточно.
– А в обычных цифрах это сколько?
– Девятнадцать. Почти. Так что родителей я предупрежу сама, – заверила она и, помахав на прощание рукой, побежала к дому.
Том вернулся в пансион миссис Мьюитт в приподнятом настроении. Причины он и сам не понимал. Он совсем не знал эту девушку, за исключением двух вещей: она много улыбалась и с ней было легко.
На следующий день он подходил к дому Грейсмарков не столько нервничая, сколько удивляясь, что возвращается сюда так скоро.
Дверь открыла миссис Грейсмарк и улыбнулась.
– Приятно, что вы такой пунктуальный, – сказала она, будто ставя галочку в одном ей ведомом списке.
– Армейская привычка… – пояснил Том.
Изабель появилась с корзинкой для пикника, которую вручила ему.
– Тебе поручается доставить все в сохранности, – сказала она и повернулась поцеловать мать в щеку. – Пока, мам. До встречи.
– Постарайся держаться в тени. Веснушки тебе совсем ни к чему, – напутствовала она дочь и строго посмотрела на Тома. – Желаю хорошо провести время. И возвращайтесь не поздно.
– Спасибо, миссис Грейсмарк. Обязательно.
Изабель показывала дорогу, и, пройдя несколько улиц, они оказались на берегу океана.
– А куда мы направляемся? – поинтересовался Том.
– Это сюрприз!
Они прошли по разбитой дороге, которая вела на мыс, окруженный густой порослью невысоких деревьев. Они совсем не были похожи на тех гигантов, что в изобилии встречались в лесу, который начинался примерно в миле от мыса, и отличались удивительной прочностью, позволявшей противостоять пропитанному солью порывистому ветру.
– Путь не очень близкий. Осилишь? – спросила она.
– Думаю, трость мне пока не понадобится, – засмеялся Том.
– Просто я подумала, что на острове ходить далеко не приходится, разве не так?
– Поверь, подниматься и спускаться по ступенькам маяка по нескольку раз в день не так-то просто, и это обеспечивает хорошую физическую форму. – Он никак не мог привыкнуть к тому, как легко этой девушке удавалось перехватить инициативу.
По мере продвижения деревья росли все реже и рокот океана приближался.
– Наверное, после Сиднея Партагез кажется захудалым и скучным, – предположила Изабель.
– Я провел здесь слишком мало времени, чтобы судить.
– Может быть. А Сидней наверняка огромный, шумный и чудесный. Настоящий город!
– По сравнению с Лондоном – просто деревня.
Изабель смутилась.
– Ой, а я и не знала, что ты там был! Лондон – это действительно настоящий город! Может, когда-нибудь я туда съезжу.
– Мне кажется, здесь лучше. Каждый раз, когда я оказывался в Лондоне по увольнительной, там было пасмурно и мрачно. По мне, Партагез точно лучше.
– Мы подходим к самому красивому месту. Во всяком случае, я так считаю.
Между деревьями показался уходивший далеко в океан перешеек – голая скалистая полоска земли шириной в несколько сот ярдов, омываемая волнами с обеих сторон.
– А вот это и есть тот мыс, от которого и появилось название Пойнт-Партагез, – сообщила Изабель. – Мое любимое место вон там, где большие скалы.
Они прошли еще немного вперед.
– Оставь корзину здесь и ступай за мной, – сказала она и, не дожидаясь ответа, сбросила туфли и побежала к огромным валунам, лежавшим в воде.
Том догнал ее у самого края обрыва. Валуны образовывали круг, внутри которого волны пенились и растворялись в водовороте. Изабель легла на землю и склонила голову.
– Послушай, – сказала она. – Послушай, как шумят волны. Совсем как в пещере или в соборе.
Том наклонился вперед.
– Нужно обязательно лечь, – повторила она.
– Чтобы лучше слышать?
– Нет, чтобы не смыло волной. Здесь расщелина, и можно не заметить, как подойдет большая волна, и ты запросто можешь оказаться внизу прямо на камнях.
Том лег рядом. Звук ревущих и разбивающихся волн разносился по расщелине эхом.
– Похоже на Янус.
– А как там? Об острове рассказывают разное, но, кроме смотрителя и команды катера, там, по сути, никто не бывает. И еще год назад туда ездил доктор, когда целый пароход поместили на карантин из-за брюшного тифа.
– Остров… он ни на что не похож. Он сам по себе.
– Говорят, что он суровый. Из-за погоды.
– Всякое бывает.
Изабель поднялась.
– А тебе там не одиноко?
– Нет, там всегда много работы. Починить что-то или проверить.
Она наклонила голову, явно сомневаясь, но промолчала.
– А тебе там нравится?
– Да.
Изабель рассмеялась.
– Болтуном тебя точно не назовешь!
Том поднялся.
– Проголодалась? Время уже обеденное.
Он подал Изабель руку и помог встать. Ее маленькая ладошка была вся в песке, а рука оказалась удивительно мягкой и нежной.
Изабель угостила его бутербродами с ростбифом, имбирным пивом, а на десерт – фруктовым кексом и яблоками.
– А ты пишешь всем смотрителям, которые отправляются на Янус? – спросил Том.
– Всем! Вообще-то их не так много, – ответила Изабель. – Ты – первый новичок за многие-многие годы.
Поколебавшись, Том решился задать новый вопрос:
– А почему ты мне написала?
Она улыбнулась и отпила глоток имбирного пива.
– Думаешь, потому что с тобой весело кормить чаек? Или от нечего делать? Или потому что никогда раньше не отправляла писем на маяк? – Она смахнула со лба прядь волос и посмотрела на воду. – А тебе бы хотелось, чтобы я не писала?
– Ну… я не… в смысле… – Том вытер салфеткой руки. Просто удивительно, как легко ей удается выбить его из равновесия. Раньше за ним такого не наблюдалось.
В один из самых последних дней 1920 года Том и Изабель сидели на дальнем краю пристани. Легкий ветерок, гнавший рябь по воде, наигрывал одному ему ведомую мелодию, постукивая по бортам баркасов тихими всплесками волн и раскачивая снасти на мачтах. В воде отражались огни гавани, а в небе светились россыпи звезд.
