— Скорее, недоумение почувствовал. Не злость, нет, — признался Андрей, воскрешая в памяти тот момент. — Первым было недоумение и растерянность. И даже некоторое сожаление.
— Сожаление? — удивилась Анна, не ожидавшая этих слов.
— Именно, — подтвердил он. — Сожаление, что есть еще недосказанность меж нами. Что не открыта ты для меня в той же степени, что и я… Теперь я понимаю, отчего ты молчала. Моя милая, моя маленькая Анни! Нет, верно, такого, что бы я ни принял, коли б сама ко мне пришла и открылась. Даже если это причинит мне нестерпимую боль. Никогда не молчи, моя милая. И никогда не спеши… как тогда, осенью двенадцатого года. А я ведь знал… знал, что ты сгоряча тогда так поступила. Но твоя настойчивость избавиться от меня впоследствии запутала меня вконец… И письма. Те самые письма, строки из которых я не мог забыть, полагая, что они все к нему, к другому…
— Они были к тебе. Каждое слово. Ты мне веришь? — но спрашивать более не было нужды. Она видела по его глазам, что он верил. И от этого осознания снова в душу вошло ощущение единения с ним и слепящего счастья, которые она чувствовала нынче днем. Он был рядом с ней. И навсегда останется подле нее. Он любит ее. Любит так, что отдаст весь мир за нее. Как и она за него.
— Я думала, что ты зол на меня за эту ложь нынче. Ты был таким хмурым за столом, таким далеким от меня, хоть и подле сидел. Я боялась, что ты не простишь, что не поймешь меня. И сызнова врозь мы, хотя и соединены уже навечно.
— Я не мог не думать, что оставил тебя без защиты в Милорадово. И…, - он хотел сказать «о том погроме, что устроил Лозинский в покоях твоих», но вспомнил, что она не знает ничего о том, замолчал на миг, не зная, говорить ли Анне об этом. А потом решил, что не будет больше меж ними тайн и недосказанностей, как сам просил о том еще недавно ее. — Лозинский перевернул вверх днем твои комнаты. Я чуть с ума не сошел от тревоги, что могло стрястись, когда я снова не подле тебя, когда не смогу защитой для тебя быть. Как и той осенью…
— Он забрал портрет. Всего лишь портрет. Это все, что по праву и по моей воле принадлежало ему здесь, — ответила на это Анна. — Может статься, дар тот был ошибкой моей. Нет, он верно был ошибкой, раз к тому, что случилось привел. Но я не могла не отблагодарить его тогда за все, что он сделал для нас. Я не думала, что он вернется, видит Бог! И не думала, что со стороны благодарность будет видеться чем-то иным.
Анна не могла не вспомнить, как ошибочно поняла в тот день намерения Андрея. И не могла не сравнить нынешний день с тем. В который раз едва не совершила ошибку, решив, что он зол на нее.
— Столько дней и лет врозь! Столько боли по моей вине! — не сумела сдержаться все же, обнимая его, но он тут же возразил ей:
— Зато сколько дней в будущем у нас с тобой, моя милая. Всех не пересчитать ни в жизнь! Не плачь, прошу тебя. Твои слезы рвут мое сердце на куски. Оставь прожитое прошлому. Есть ныне только ты и только я… и так будет всегда.
— Всегда, — повторила Анна, будто клятву. А потом первая коснулась его губ коротким и нежным поцелуем, словно пробуя на вкус его губы. И когда отстранилась и заглянула в его глаза, удивительно синие в свете трепещущих на легком вечернем ветерке огоньков свеч, проговорила то, что так и переполняло ее душу до самых краев. В чем она совсем не боялась признаться, как в собственной слабости. Ведь только сейчас она поняла, что любовь не делает человека слабым, а наоборот дает тому силы пережить, принять и простить то, что казалось совсем немыслимым для того.
— Я люблю тебя… Я люблю тебя всей своей душой, всем своим сердцем… И всю жизнь я хотела бы любить тебя. И когда мне придет время уйти из этого мира, я бы только одного желала — уйти до тебя. Потому что я не смогу без тебя. Никогда. Ты ведь всегда будешь со мной рядом?
— Всегда, — улыбнулся Андрей, прижимая ее к себе теснее.
О, как же она любила его поцелуи! Такие нежные и мягкие поначалу, влекущие в омут сладости, от которой так кружилась голова. И такие горячие с каждым последующим, превращающие кровь в жидкий огонь, струящийся по венам. От таких поцелуев хотелось прижаться теснее к нему — кожа к коже, чтобы почувствовать его всем телом, всем своим существом.
Анна прогнала Прошку из покоев, еще когда переступила порог комнат, и не хотела с тем делить даже короткие минуты, пока Андрей приготовится ко сну. Оттого и служила ему комердином в ту ночь сама. Помогая снять с усталых плеч мундир, стягивая с трудом высокие сапоги. Но особенно ей понравилось избавлять его от рубахи. Медленно стаскивая ту с плеч и груди, целуя обнажающуюся при этом кожу. Проводить ладонями, прикусывать слегка зубами, вдыхая ее запах. И наслаждаясь тем, что она видела в его глазах. Тем отблеском огня, который горел в их телах сейчас.
Он был ее половиной, а она — его. Словно когда-то единое целое разделили на две части и разбросали в разные стороны, а ныне эти части снова сомкнулись так, что даже линии разделения не видно. Так думала Анна, лежа на руке Андрея и наблюдая в рассветных лучах солнца его сон. При этом сжимая пальцы, чтобы не коснуться его. Ведь отчего-то желание касаться его самой или ощущать его прикосновение только множилось с каждым днем…
Она смотрела, как легко дрожат его ресницы, мысленно проводила по линии скулы, где уже намечалась утренняя щетина, до самого подбородка. Или касалась более заметного на фоне тронутой легким загаром кожи шрама от пули, черкнувшей в сражении при Аустерлице. Его пальцы, переплетенные с ее, были расслаблены от сна, но когда она чуть шевельнула ими, Андрей тут же сомкнул их, словно не желая отпускать ее от себя. Анна улыбнулась этой мысли довольно, наслаждаясь этой близостью. А когда перевела снова взгляд на лицо мужа, заметила, что тот уже не спит, а наблюдает за ней так же внимательно, как еще недавно она смотрела на него.
— Bonjour, mon ange [699], - прошептал Андрей, ласково касаясь одной из пряди волос, что спускались сейчас свободно на подушки и на плечи Анны. Улыбнулся, когда заметил, как слегка покраснела она, словно ее застали за неподобающим занятием.
— Bonjour, — прошептала она в ответ со смущенной улыбкой на губах.
— Я всегда мечтал об этом. Открыть глаза поутру и увидеть твое лицо подле на подушке, — и от этого шепота у Анны даже сердце сжалось на миг от счастья. — Истинное блаженство…
— Тогда ты позволишь мне нарушить очередное правило? — тихо проговорила она, не в силах отвести взгляда от любимого лица. — Вдобавок тому, что было нарушено вечор. Раз уж такая слава шлейфом за нами с тобой пошла…
Андрей некоторое время молчал, глядя на нее, лежащую рядом, даже дыхание затаившую в ожидании его ответа, который тщетно пыталась прочитать в его глазах. А потом поднес к губам ее пальцы, по-прежнему переплетенные с его собственными, поцеловал тонкие костяшки. Глаза засмеялись, выдавая его настроение — побежали в уголках глаз тонкие морщинки, которые спустя некоторое время Анна будет целовать в тишине рассветного утра. Как и губы его, раздвинувшиеся в широкую улыбку.
— Ну, раз уж такое дело, я с тобой, мой ангел… Какие правила будем нарушать?
Глава 54
Первое правило, которое с удовольствием нарушили молодые супруги — раздельные спальни. Это было то заветное желание, выполнение которого было так важно Анне. Ей более не хотелось возвращаться в свою спальню, в темных углах которой ей могло снова привидеться что-то худое и пугающее. А кроме этого, разве могло быть что-то прекраснее, чем заснуть в объятиях Андрея и пробудиться рядом с ним? Чтобы первое, с чего начинался день, был взгляд любимых глаз и нежный поцелуй…
Анна знала, что ее блажь еще долго будут обсуждать дворовые, пищу для толков которым была дана в день, когда Андрей согласился на ее просьбу. И возможно, даже в гостиных окрестных домов, ведь дворня может быть так болтлива. Но ее уже совсем не волновали пересуды за спиной. Анна смело встречала любопытные взгляды и шепотки, что волнами прокатывались за спиной с тех пор, едва она проходила мимо. Только снисходительно улыбалась всем этим знакам внимания, пусть и не совсем желанного и приятного, в ее сторону. Ведь всякий раз, когда она вдруг начинала ощущать по первости легкое волнение от происходящего вокруг, одно лишь мимолетное касание, едва заметное для остальных вносило тут же покой в ее мечущуюся в волнении душу.
699
С добрым утром, мой ангел (фр.)
