последователями. Вот мессия, вот обещанный мессия!»
Но есть некоторая психологическая причина, по которой они должны были распять этого человека. Они не хотели, чтобы была разрушена их надежда. Запомните, они никогда и никого не примут как мессию. После Иисуса пытались и некоторые другие.
Но евреи не примут никого в качестве мессии, потому что принять кого-то означает потерять надежду, а они так много страдали, что надежда — единственное их сокровище. Иисус — хороший парень, но психологически неуравновешенный. Иначе он постарался бы помочь людям стать более целостными, более земными, более центрированными, более медитирующими. Если бы у него что-то было за душой, он должен был бы разделить это с другими. Не было нужды объявлять себя мессией и вызывать ненужное распятие.
В этой ситуации, кажется, был некоторый элемент самоубийства. Он прекрасно все понимал; день его распятия не был неожиданным. Он знал о нем заранее. На последнем вечере со своими учениками он сказал себе: «Завтра придут схватить меня. Завтра я буду распят». И какая была потребность идти в Иерусалим? Если вам уже известно то, что вас ждут, чтобы распять... Не было у него никакой причины идти в Иерусалим. Но его тянуло: как магнит притягивает кусочки металла, его тянуло к своему распятию.
В нем, кажется, была склонность к самоубийству, и я, по крайней мере, не могу простить ему этого. Ему было только тридцать три; после семидесяти все в порядке, можно наслаждаться идеей смерти, но в тридцать три года — это начало жизни. И он учил только три года. Что можно сделать за три года? Скольких людей он убедил? Сколько людей было с ним? За три года он не мог дать философскую систему, целую идеологию, методологию преобразования человека — ничего.
Все, что он дал, — это очень простые сентенции, более или менее усвоенные от вековой мудрости. Они не новые, в них нет ничего нового. Да, он снова и снова говорит: «Старые пророки говорили вам: «Следуйте закону
До своих тридцати лет он путешествовал в Египет, в Индию, в Ладакх, в Гималаи. Я был в Ладакхе и видел древнюю библиотеку ламаистского монастыря в Ладакхе, в которой есть запись, в которой есть запись всех посетителей, приходивших в монастырь — в буддийский монастырь в Ладакхе. Иисус был одним из посетителей. И все его данные прекрасно описаны: время посещения, его возраст, как он выглядел, каковы особенности его учения — все описано. И ученые просмотрели эти старые страницы — они как листья определенного дерева — и нашли, что им точно две тысячи лет, они не новы.
Так что он собирал все это из внешних источников, поэтому и выглядел очень оригинальным для евреев; но для меня он не может быть оригинальным. До него о любви говорил Будда, о любви говорил Махавира — за пятьсот лет до Иисуса о любви в Китае говорил Лао-цзы. А то, что говорит Иисус, почти то же самое.
Его учение было бы новым, если бы он добавил к нему что-нибудь от своего переживания. Например, я хотел бы сказать вам... Иисус говорит: «Любите врагов ваших, как любите вы себя». Прежде всего, вы не любите себя, запомните, вы — это последний человек в мире, которого вы любите. Поэтому говорить человеку: «Любите врагов своих, как любите вы себя», — странно, поскольку никто не любит себя.
Думали ли вы когда-нибудь над этим? Любите ли вы себя? Имеете ли вы к себе хоть какое-нибудь уважение?
Забудьте о любви, забудьте об уважении; принимаете ли вы себя таким, какой вы есть? Это осуждение себя; вы хотели бы быть кем-то другим, вы не хотите быть собой — совсем не хотите.
Иисус совсем не думал о том, что говорит. Проще любить врагов, чем себя. Не так трудно любить врагов, потому что это дает вам почувствовать себя таким высоким, таким превосходящим все мирское, таким особенным. Но любить себя... так вы не станете превосходящим других.
Вы даже не смотрите на себя. Вы даже не смотрите внутрь себя, не смотрите на то, что вы несете от самого вашего рождения. Что вы есть такое? Пытались ли вы когда-нибудь встать лицом к этому?
И во-вторых, всякий, кто действительно оригинален и думает о любви, должен знать одну вещь: вы можете любить только при условии, что вы можете ненавидеть.
Вы не можете любить, если стали неспособным ненавидеть.
Вы можете любить кого-то, поскольку вы способны ненавидеть кого-то другого.
У вас есть друг, вот почему вы можете иметь врага.
Вы не можете полностью разрушить ненависть и при этом сохранить любовь; они — две стороны одной монеты.
Когда исчезает ненависть, исчезает и любовь. Это мое переживание.
Будда тоже учит любить и не ненавидеть. Иисус тоже учит любить и не ненавидеть; Махавира тоже учит любить и не ненавидеть. Но я говорю вам: «Если вы не ненавидите, вы не можете любить». Все эти люди говорят интеллектуально.
Они не вгляделись в энергию любви и ненависти, в то, что это одна энергия. Любовь, перевернутая вверх дном, становится ненавистью; это она же, стоящая на голове, вот и все. Это не какая-то другая сущность.
Так что, когда исчезает ненависть — я говорю вам, исходя из своего собственного переживания, — когда исчезает ненависть, исчезает и любовь.
А то, что остается, — просто сострадание.
Это нельзя назвать любовью — любовь слишком пылкое слово, слишком горячее слово. Что остается, когда уходят любовь и ненависть, — я буду говорить «любовь-ненависть» и опускать «и», поскольку они едины, - когда любовь-ненависть исчезает, тогда остающаяся энергия есть сострадание. Оно не имеет дополнения; это не любовь и не ненависть. У него нет ни друзей, ни врагов. Этого не поняли ни Будда, ни Махавира, ни Иисус.
Итак, что же он делал в течение трех лет? В возрасте тридцати лет он просто повторял все, что собрал во время странствий по известному тогда миру, он просто повторял, как попугай, не имея никакого своего понимания. Но поскольку он говорил так много прекрасных слов, то оказался сам загипнотизированным своими собственными словами и начал думать, что является мессией, которого ждали евреи.
А евреи никогда не собирались никого принимать — даже если снова явится Моисей, они не примут его как мессию по простой психологической причине: принять кого-нибудь как мессию означает отбросить надежду на будущее. Тогда нет завтра. Тогда нет больше утопии. Они должны были распять Иисуса, просто чтобы спасти свою надежду. Надежда имела гораздо большее значение, чем распятие Иисуса, который в любом случае стремился умереть. Ему нельзя было позволить разрушать надежду целого народа.
Поэтому будет не совсем правильно выступать абсолютно против священников великого храма евреев, которые решили распять Иисуса, поскольку этот человек разрушал их надежду, их мир грез. У них не было ничего. Во времена Иисуса они были под правлением Рима, они снова были рабами; они бежали из Египта понапрасну. Все те страдания, все те сорок лет огромных страданий и тяжелой доли — и что же они выиграли? Израиль был под Римским императором. Они снова были рабами, снова платили налоги, теперь римлянам, снова подвергались побоям, теперь со стороны римлян; снова рассматривались как рабы, теперь римлянами... неполноценные люди...
У них была только одна надежда — надежда: «Придет мессия и спасет нас ото всех наших несчастий». И теперь этот человек говорит: «Я — мессия». И они знают: он не может спасти их от их несчастий. Они знают его, знают, кто он такой. И когда они распинали его, то говорили: «Теперь спаси самого себя! Попроси своего Бога, попроси Бога, о котором ты постоянно говорил: «Я единственный рожденный сын Божий», — попроси его теперь: «Отец, помоги мне. Вот момент сотворить чудо. Когда еще такой момент наступит снова, когда еще будут распинать твоего единственного рожденного сына?» Но небо молчит; ответа нет, никто не отвечает тебе».
Они говорили Иисусу: «Это была твоя галлюцинация, что ты единственный рожденный сын Божий. Это был твой сон, в который ты начал верить, поскольку несколько людей, несколько глупых людей поверили твоим словам. Они поверили в свою веру в тебя». Это стало ясно на кресте. Они сказали Иисусу: «Небо пусто, и нет ответа на твою молитву». Евреи сказали: «Посмотрите, вот мессия, собиравшийся спасти все человечество — он не может спасти даже себя».
