соглашения, ты собираешься делать все, что захочешь; поэтому на будущее мы не будем заключать соглашения, поскольку это абсолютно не нужно».
Эти четыре монаха чувствовали себя очень неловко, но и они не могли ничего сказать - что сказать? Один из них, в конце концов, сказал: «Это неправильно. Никто, кроме монахов, не должен сидеть с нами на равном уровне». Поэтому они сказали отцу: «Снимите его вниз».
Я сказал: «Дважды подумайте. Вспомните о бутылке!» - это ведь им я передавал кока-колу.
Они сказали: «Да, это правильно, мы помним о бутылке. Сиди на пьедестале сколько угодно».
Мой отец спросил: «Какая бутылка?»
Я сказал: «Спроси этих людей. У меня двойное соглашение: одно с тобой и одно с ними, и никто из вас не может помешать мне. Вы все четверо согласились, что я могу сидеть здесь, или я скажу название бутылки».
Они сказали: «Мы совершенно удовлетворены. Можешь сидеть здесь, никакого вреда нет, - но, пожалуйста, молчи о бутылке».
Ну вот, там было много людей, и все они заинтересовались... какая бутылка? Когда я вышел из храма, все собрались вокруг меня; все они спрашивали: «Что это за бутылка?»
Я сказал: «Это секрет. И это моя власть над теми четырьмя дураками, ног которых вы все время касаетесь. Если захочу, я могу приказать им касаться моих ног, иначе - бутылка...» Эти дураки!
Мой отец по пути домой просил меня: «Расскажи мне. Я никому не скажу. Что это за бутылка? Они что, пили вино?»
Я сказал: «Нет. Дело так далеко еще не зашло, но если они останутся здесь еще дней на пять, я справлюсь и с этим. Я могу заставить их выпить вина... в противном случае я скажу название бутылки».
Весь город обсуждал эту бутылку, что это была за бутылка, и почему они так испугались: «Мы всегда думали, что они такие одухотворенные мудрецы, а этот мальчик заставил их испугаться. И все они согласились, что он может там сидеть, что идет вразрез со священными книгами». Все ходили за мной. Они готовы были подкупить меня: «Проси, что хочешь, - только расскажи нам, в чем секрет этой бутылки».
Я отвечал: «Это великий секрет, и я не собираюсь рассказывать вам ничего о нем. Почему бы вам не пойти и спросить у этих монахов, что это за бутылка? Я могу пойти с вами, чтобы они не смогли солгать, - и тогда вы узнаете, что за люди, которым вы поклоняетесь. И эти люди формируют ваш ум!»
В университете был профессор, который хотел из-за меня уйти в отставку. Он был очень старым и очень заслуженным. Может быть, он все еще жив. Его имя было доктор С.Н.Л. Шривастава; он был доктором философии и доктором литературы. В философии его имя было хорошо известно — и вот он грозился подать из-за меня в отставку. Он поставил перед университетом условие, что если я не буду изгнан, то он уйдет в отставку: в университете может оставаться только один - или я, или он. А я был всего лишь студентом, студентом первого года. Я только что выбрался из своей деревни и переехал в город побольше. И через три месяца он пришел в такое состояние, что когда видел меня, то выходил из класса!
Я выбегал за ним и спрашивал: «Что случилось? Почему вы уходите? Я плачу за обучение. Вам полагается учить, мне полагается учиться, и все, что я делаю, это учусь. Если я задаю вопрос, то это я учусь».
«Но, - отвечал он, - вы задаете вопросы, которые постоянно ставят меня перед дилеммой. Если я скажу «да», я буду схвачен за руку; если я скажу « нет », я буду схвачен за руку. Каждый ваш вопрос лишь провоцирует другие вопросы, и им нет конца. Прошло три месяца; вы не позволили мне продвинуться ни на чуть дальше по сравнению с первым днем. Мы застряли там, где и были; и я знаю, не произойдет ничего другого за те два года, которые вы собираетесь провести здесь со мной. Вы не позволите тому первому дню закончиться. Так что лучше...»
«Но, - говорил я, - вы так образованны, у вас так много степеней, почетных степеней, и тридцатилетний опыт преподавания, через вас прошло так много студентов - почему вы так беспокоитесь? Если вы не знаете, вы можете просто сказать: «Я не знаю». Единственная ваша проблема заключается в том, что вы не можете сказать: «Я не знаю». Не я ваша проблема. Вы хотите сохранить вид, что все знаете, а на самом деле никто не знает всего, и даже вы не знаете всего».
Он преподавал нам аристотелеву логику; он был профессором логики и философии. В Индии два первых года нужно учить логику, поэтому два этих года, начальных года, посвящены Аристотелю и его логике. И я сказал ему, что даже Аристотель не был всезнающим, он был таким же невежественным, как и всякий другой. Он пишет в своей книге, что у женщины на один зуб меньше, чем у мужчины.
Вот посмотрите на дурака. У него было две жены; он мог бы сказать миссис Аристотель Один или миссис Аристотель Два: «Открой-ка ротик». А на самом деле женщины всегда держат свои рты открытыми; не нужно говорить им об этом. Если он боялся, то мог бы пересчитать зубы ночью, когда они спали. Но нет, в Греции верили, верили по традиции, что женщина во всем должна быть меньше мужчины, ниже мужчины. Как она может иметь в точности такое же число зубов, как и мужчина? Но он ни разу не побеспокоился проверить это.
Поэтому я сказал Шриваставе: «Вы говорите, что этот человек логик, отец логики? Это такая простая вещь, что даже самый посредственный человек подумал бы об этом: первым делом пересчитать зубы. И что вообще он делал с этими двумя женами? Только после подсчета следовало бы писать об этом. Без подсчета их зубов он всего лишь доверился общественному мнению. На протяжении тысяч лет таковым было общественное мнение в Греции - никто не побеспокоился подсчитать. Но это просто странно, что ни один мужчина, и ни одна женщина не побеспокоились об этом. По крайней мере, несколько женщин могли бы пересчитать их и сказать, что все это абсолютный абсурд и чепуха».
Но он сказал: «Довольно, я не хочу больше слушать. Я пойду к вице-канцлеру, чтобы подать в отставку; или вы будете изгнаны, или я подаю в отставку».
Он не приходил три дня, поэтому вице-канцлер вызвал меня. Я спросил его: «В чем моя вина? Выгоняйте меня - в этом нет никакой проблемы, - но, пожалуйста, скажите мне, в чем моя вина? Задал ли я хотя бы один вопрос, который не относился бы к логике? И если я пришел изучать логику, я должен задавать вопросы, поскольку мои сомнения должны быть развеяны. В противном случае человек должен сказать, что он не знает, я это допускаю. Коль скоро он скажет: 'Я не знаю', - я не стану поднимать этого вопроса вновь. У него же не хватает смелости сказать: 'Я не знаю'. И теперь эта угроза отставки».
«Он знает, что он ценный профессор. Если он уйдет в отставку в середине года, где вы возьмете человека такого масштаба? Он знает, что в конфликте со студентом, который в университете всего лишь три месяца, будет принято решение в его пользу. Но, - сказал я, -это не будет так просто. Тогда борьба, которую я веду с С.Н.Л.Шриваставой, начнется и с вами. Я каждый день буду являться в вашем кабинете. Вы должны будете изложить мне в письменной форме причины, по которым я изгнан».
Он был по-настоящему добрым и разумным человеком. Он сказал: «Я не вижу никакой причины, по которой вы должны бы были быть выброшены, и я буду последним человеком, кто станет изгонять вас. Но, пожалуйста, поймите и мою ситуацию: мы не можем потерять этого профессора. Поэтому сделайте одно... Я не выгоню вас; я все устрою в другом колледже. Вам ничего не нужно делать, предоставьте все мне: я все устрою в другом колледже, и вы перейдете туда. В университете Джабалпура есть по крайней мере двадцать колледжей, поэтому можете выбрать любой колледж, какой захотите».
Я сказал: «Нет вопроса о выборе мною любого колледжа. Позвоните всем этим руководителям, чтобы посмотреть, готовы ли они принять меня, ведь теперь каждый знает о деле этого С.Н.Л.Шриваставы, знает о том, что лучший профессор философии в университете готов подать в отставку. Кто же тогда примет меня? Попытайтесь; я готов». Из двадцати колледжей, только один руководитель был готов принять меня, - на том условии, что я никогда не приду в класс. Он даст мне необходимый процент, но я не должен никогда появляться в классе.
Я сказал: «Прекрасно. Я сам не люблю ходить в университет и находить здесь идиотов, которые не знают, что они делают, чему они учат. Так что это прекрасно; так можно устроить. Но помните, я не буду вносить плату за обучение. Я сделаю, как вы хотите, а вы устройте все с оплатой за эти два года. Я никогда не приду в этот колледж; вы все устроите с оплатой и позаботитесь обо всем. После двух лет я приду к вам. Если что-то будет не так, отвечать будете вы».
Он сказал: «Я приму всю ответственность на себя», - и он принял всю ответственность.
Через два года я пришел к нему и сказал: «Дайте мне мою карточку допуска, чтобы я пошел на
