На мгновение, на очень недолгое время, смертоносный поток памяти остановился, и лес наполнился звуками: шелестом, птичьей песней, журчанием воды. Дорога ушла куда-то далеко, хотя угадывалась за всеми остальными звуками. Под деревьями было приятно. Он мог хотя бы забыться. А в Лондоне сейчас уже жарко, людно и душно…
Однако больше деваться некуда. В Лондоне он мог затеряться, там никто не станет интересоваться, кто он такой.
Бирн вновь поднялся на ноги. Зашелестели листья. Между буками на краю мелкого овражка что-то блеснуло в солнечном свете — крошечная серебряная искорка.
Он сразу понял, что это такое, вспомнив про серебряные цепочки на шеях женщин. Бирн бросился наверх, поскользнувшись на прелой листве, но увидел только пустую жестянку из-под пива, отразившую солнечный свет.
Сердце его колотилось, дыхание стало неровным. Оказалось, что он встревожен куда больше. Что, если они по-прежнему неподалеку? Что, если это какие-нибудь сложные игры в «кошки-мышки»? Что, если за ним наблюдают?
Он оглядел лес, но деревья замерли, листья чуть колыхались. Никого и нигде. Бирн уже собрался вернуться к дороге, когда заметил это.
Голубое пятно блеснуло среди листвы, прохладное и зовущее. Он уже шел к нему, к этому слабому блеску сверкающей воды за деревьями.
Идти пришлось дольше, чем рассчитывал Бирн. Он знал, что Эппингский лес невелик, что весь он рассечен дорогами и тропами, и все же Бирн словно прошел не одну милю под сенью деревьев, прежде чем добрался до дома. Его как бы втягивало внутрь, отрывая от обычной жизни, от цели. Он хотел начать новую жизнь. Начать сначала — в дыму, — и пусть никто не будет знать его или интересоваться им.
Солнце поднялось на свои высоты, когда он наконец все увидел отчетливо. Бирн шел вдоль гребня. Это была не вода. К югу, в низине, его ждал синий дом. Сложенный из серо-голубого камня, цветом он напоминал воду и даже искрился под солнечными лучами. Дом высоко поднимался над окружающими деревьями своими тремя или четырьмя этажами. Фантазия на готические темы, отметил с интересом Бирн.
Дом что-то напоминал ему, но что именно, он не мог вспомнить; память напрасно рылась на задворках его сознания. Бирн понимал это чувством, находящимся за пределами памяти.
Позади дома за рощей блеснула вода. Деревья были повсюду, рощицы, перелески, словно лес вдруг откатился назад как прилив, оставив дом выброшенным на берег, в долине посреди зеленых луж. Голубой камень дома был оправлен в деревья, его черепицы поблескивали сквозь листву.
Бирн уже почти не слышал шума дороги. Возле дома, должно быть, его не слышно совсем. Укромный уголок привлекал Бирна. Эти деревья прятали дом, смягчая резкую перспективу.
Но кто решится жить здесь, подумал он, в такой изоляции? Какой-то преуспевающий бизнесмен, стареющая звезда… Впрочем, нет. Скорее всего дом пустует, ведь вокруг него царило безмолвие. Бирн обнаружил, что идет через лес.
Дом ждал, открытый и приветствующий.
2
Краска на кованных из железа воротах потрескалась, из-под нее проступала ржавчина. Ворота были устроены в высокой неровной живой изгороди более трех метров высотой. Створки, скрипнув, подались под его прикосновением.
Бирн вошел. Лес казался позади него плотным и непроницаемым. Впереди тоже были деревья, словно остановившиеся на пологом склоне, протиснувшись сквозь зеленую изгородь. Стриженые буки, конечно, были от плоти леса, но они только отделяли подобное от подобного. По бокам изгороди стояли дубы и грабы — древние деревья, распространявшие вокруг себя глубокую тень даже в ясный солнечный день. Высоко над его головой в ветвях деревьев перекликались грачи. Бирн сделал несколько шагов по кустам ежевики и орляка и, оглянувшись назад, уже не увидел ворот, то ли потерявшихся в подлеске, то ли спрятавшихся в тени под деревьями.
Лес уступил дорогу просторному парку, полному испанских каштанов и тисов. Повсюду торчали крапива и чертополох. По правую руку появилась подъездная дорога, прямо впереди лежал сад. Бирн направился к дороге, чтобы соблюсти приличия. Он зашел с заднего входа, а это была частная собственность. Он посмотрел вдоль подъездной дороги в сторону главных ворот. Возле них оказался коттедж, неопрятный, грязный, в кровле зияли бреши. Явно необитаемое сооружение.
Сам дом, вероятно, тоже заброшен, скорее всего он давно превратился в руины. Надо только взглянуть, вспомнить, не бывал ли он здесь. В конце концов, эти места он мог видеть на картине или где-то еще.
Бирн пристроил свой рюкзак за кустом ежевики. Покрытие дороги потрескалось, из щелей проросла трава. На края асфальтовой ленты от деревьев наползала зелень.
Дом почти целиком спрятался за деревьями, но Бирн угадывал за листвой холодный серо-голубой камень. Приблизившись, он заметил следы некоторых трудов. Клумба с розами была на удивление избавлена от сорняков. Благоденствующие розы Айсберг опрятно и аккуратно тянулись вверх. За ними виднелся результат попытки насадить растительный бордюр из привязанных к палочкам дельфиниумов. Подножие окружающей террасу стены заросло маргаритками и геранью, анютиными глазками. Но вокруг них царило полное запустение. Похоже, обитатели этого дома нуждаются в хорошем садовнике, не чурающемся тяжелой работы.
Деревья расступились, и Бирн увидел дом. Только почему же поместье кажется ему таким знакомым? Неужели это здание пригрезилось ему? Дом, возникший перед ним, явно принадлежал некоему яркому, но неосознанному ночному путешествию. Должно быть, он побывал здесь во сне.
Дом был под стать саду. Освинцованные окна криво отражали свет, несколько панелей на верхних этажах потрескались или разбились. Крутую крышу покрывали серо-голубые черепицы, однако многих не хватало, другие же лежали не на месте. Сама крыша казалась чересчур крутой, слишком обрывистой, и свет стекал с нее словно масло. Краска потускнела и отслоилась чешуями. Бирн знал, что повсюду встретит здесь тлен — и во влаге, и в сухости.
Однако ощущалось и еще кое-что: какая-то беспокойная нотка. Дом казался хрупким, нестабильным. Он был слишком высок, и неуравновешенные заостренные башни поднимались из невозможных сопряжении крыш, создавая невероятную перспективу. Бирн замер на мгновение, пытаясь разобраться и что-нибудь вспомнить. Неужели ему и во сне тоже было здесь не по себе?
Что-то шевельнулось возле двери, и он перевел взгляд. Около парадного входа стояла женщина, наблюдая за ним; в ее одетых в перчатки руках блестела небольшая лопатка. На мгновение Бирн смутился: эта женщина показалась ему частью камеи, тонкого рельефа, выгравированного на плоти холодного камня.
Женщина опустила лопатку и направилась вперед по ступеням навстречу ему. Тонкое лицо, глубоко посаженные теплые карие глаза. Она казалась усталой, на щеке виднелось пятнышко грязи, легкие каштановые волосы рассыпались по лбу. Она была чуточку полновата, что лишь придавало ее фигуре приятную округлость. Морщинки на ее лице прикрыли загаром солнце и ветер.
Бирн заметил, что она чистит каменные желоба, устроенные по обе стороны входной двери. Груда грязной листвы и корней покрыла потрескавшиеся плиты.
Вздохнув, она посмотрела на него. Женщина действительно казалась усталой.
— Дом закрыт для публичного посещения, — сказала она ровным голосом. — Не рассчитывайте на это.
Голос ее прозвучал теплым альтом.
— Я не турист, — проговорил Бирн, не зная, чем объяснить свой интерес к этому серо-голубому дому, спрятавшемуся за деревьями.
Одновременно он заметил ее поникшие плечи, нотку уныния в прекрасном голосе. Эта женщина
