Это был не сизигий
Лучше вам этого и не читать. Правда, правда. Это вовсе не предостережение, вроде: 'возможно, такое может с вами случиться'. Гораздо хуже. Вполне вероятно, что такое происходит с вами именно сейчас. А вам этого не понять, пока все не закончится. Не понять по самой сути происходящего.
(Интересно, что на самом деле представляют собой люди, живущие на Земле?)
С другой стороны, возможно, не так важно, расскажу я вам об этом или нет. Если вы освоитесь с этой мыслью, то, возможно, сможете даже расслабиться и неплохо провести время. Ей-Богу, здесь есть чему порадоваться — я снова повторяю — по самой сути происходящего.
Ну да ладно, если вы думаете, что сумеете понять…
Я встретил ее в ресторанчике. Возможно, вы знаете, — ресторанчик Мэрфи. Там большой овальный бар, а за перегородкой маленькие столики, затем, за проходом — отдельные кабинки.
Глория сидела за одним из маленьких столиков. Все кабинки, кроме двух, были пусты; все столики, кроме одного, незаняты, можно было сесть, где угодно.
Но для меня могло найтись место только за ее столиком. Потому что, когда я увидел Глорию, все остальное перестало существовать. В жизни не испытывал ничего подобного. Я застыл на месте и, выронив портфель, уставился на нее. У нее были блестящие рыжеватые волосы и смуглая кожа. Тонкие, изящно вырезанные ноздри, прекрасно очерченный рот: верхняя губа изогнута, как распластанные в полете крылья чайки, а нижняя — полная. Глаза — цвета старого коньяка глубоки, как ночь в горах.
Не сводя взгляда с ее лица, я ощупью нашел стул и уселся напротив нее, забыв обо всем, даже о том, что был голоден. Но Хелен не забыла. Щеголиха Хелен была главной официанткой в этом заведении. Сорокалетняя, всегда довольная жизнью толстушка. Моего имени она не знала, и обычно звала меня Обжорой. Мне и заказывать ничего не приходилось. Как только я появлялся, она наполняла мне кружку пива и наваливала на огромную тарелку двойную порцию фирменного блюда. И сейчас она принесла пиво, подняла с пола мой портфель и отправилась за едой. Я продолжал смотреть на Глорию, лицо которой выражало явное изумление, смешанное со страхом. Страх, как она потом объясняла, был вызван лишь размерами моей пивной кружки, но у меня на этот счет есть сомнения.
Она заговорила первой.
– Составляете опись?
У нее был редкостный голос, по сравнению с которым все остальные звуки кажутся просто шумами. Я кивнул. Закругленный подбородок с легким намеком на ямочку, но линия челюсти резко очерчена.
Мне показалось, она была чуточку пьяна. Она опустила взгляд — я был рад этому, так как сумел рассмотреть, насколько длинны и густы ее ресницы, — и поковыряла вилкой в салате. Затем снова подняла глаза и чуть улыбнулась. Зубы ровные, один к одному. Я знал, что так бывает, но прежде не видел ничего подобного.
– Так что же, — спросила она, — я одержала победу?
Я снова кивнул.
– Несомненно.
– Ну что ж, — сказала она, вздохнув.
– Вас зовут Глория. — Я не спрашивал, а утверждал.
– Как вы узнали?
– Так должно было быть, только и всего.
Она внимательно рассматривала меня, мои глаза, лоб, плечи.
– Если вас зовут Лео, я закричу.
– Тогда кричите. Но почему?
– Я.., я всегда думала, что встречу человека по имени Лео, и…
Как раз в этот момент Хелен принесла мне ланч, перечеркнув тем самым прекрасные отношения, сложившиеся между нею и мной за последний месяц.
Когда Глория увидела тарелку, ее глаза расширились.
– Должно быть, вы большой любитель омара по-голландски.
– Большой любитель всего изысканного, — сказал я. — Причем в больших количествах.
– В жизни не встречала человека, похожего на вас, — призналась она чистосердечно.
– И никто, похожий на вас, — никогда не встречал.
– Да?
Я взял вилку.
– Конечно, нет, иначе на свет появился бы уже новый род. — Я зацепил вилкой омара. — Вы не будете так добры, не последите за тем, как я ем? Не могу перестать смотреть на вас и боюсь, что ткну вилкой в лицо.
Она фыркнула. Это не был ни сдавленный смех, ни хихиканье. Настоящее фырканье, как у Льюиса Кэрролла. Большая редкость.
– Я послежу.
– Спасибо. А пока будете следить, говорите, что вам не нравится.
– Что мне не нравится? Зачем?
– Вероятно, остаток жизни я проведу в поисках того, что вам нравится, причем занимаясь этим вместе с вами. Поэтому давайте исключим ненужное.
Она засмеялась.
– Хорошо. Мне не нравится тапиока, потому что из-за нее я чувствую себя кричащей, бросающейся в глаза. Мне не нравится мебель с пуговками на обивке; не нравятся тюлевые занавески, которые расходятся; ткань в мелкий цветочек; крючки и кнопки там, где должна быть молния; тот дирижер, у которого в оркестре слащавые саксофонисты, а солист поет йодлем; мужчины в твиде и с трубками; не нравятся люди, которые не могут смотреть мне в глаза, когда лгут; не нравятся ночные рубашки; не нравятся люди, которые делают коктейли со скотчем… Боже, как вы быстро едите.
– Это чтобы утолить голод, теперь я могу есть, соблюдая все правила хорошего тона. Мне нравится ваше перечисление.
– А что не нравится вам?
– Мне не нравятся интеллектуалы от литературы, которые без конца уснащают свою речь цитатами. Не нравятся купальные костюмы, которые не пропускают солнца, и погода, в которую носят такие костюмы. Не люблю соленую пищу; девушек в облегающих платьях; музыку, которая никуда не ведет и ничего не дает; людей, которые разучились удивляться, как дети; автомобили такой обтекаемой формы, что на них удобнее ехать назад, чем вперед; людей, которые попробовали что-нибудь один раз, и боятся попробовать в другой или в третий и войти во вкус; и скептиков-профессионалов. — Я вернулся к своему ланчу.
– Попали в яблочко, — сказала она. — Происходит что-то удивительное.
– Пусть происходит, неважно, что это и почему. Не поступайте, предостерег я, — как тот парень, что бросил электрическую лампочку на пол, чтобы проверить, насколько она хрупкая.
Мимо прошла Хелен, и я заказал сливовицу.
– Сливовая водка! — воскликнула Глория. — Она мне нравится!
– Я знаю. Это для вас.
– Когда-нибудь вы ошибетесь, — сказала она, вдруг помрачнев, — и будет плохо.
– Будет хорошо. Это просто будет различие между гармонией и контрастом.
– Лео…
– Да?
Она посмотрела прямо на меня, взгляд был таким теплым, что я ощутил его кожей.
– Ничего. Мне просто хотелось произнести 'Лео'. Лео!
Я поперхнулся — но не из-за омара. С ним все было кончено.
– Мне нечего на это ответить. Нечем крыть. Я могу только постараться соответствовать, Глория.
