звук, донесшийся с вершины холма. Сначала он напоминал стук первых капель дождя по плотным дубовым листьям, но постепенно набирая силу, вскоре превратился в беспрерывный ропот, потом — в оглушительный рев. Рита стояла, морщась, силясь понять, в чем дело, и звук омывал ее волной. Внезапно она отшатнулась и съежилась. Это был громоподобный хохот множества людей. Один раз Рита обернулась, и в глазах ее отразилась мольба. Но Дел разглядывал ее с каменным выражением лица, и она снова повернулась к холму. Расправив плечи, Рита зашагала вверх по склону — навстречу смеху, сквозь смех, зная, что он будет преследовать ее до самого дома и до конца жизни.
Дел повернулся к Барбаре, она наклонилась над единорогом и сказала:
– Быстрый, как молния, гладкий, как шелк… Ты свободен!
И единорог поднял свою безупречную голову и поглядел на Дела. Дел открыл рот и неловко шагнул вперед, но тут же остановился снова.
– Т-ты?!.. — вырвалось у него.
На щеках Барбары заблестели слезы.
– Ты не должен был знать, — произнесла она сдавленным голосом. — Я была так рада, что ты.., что ты ничего не видишь, потому что ты не должен был знать…
Дел рухнул на колени подле нее. И, когда он сделал это, единорог поднял голову, коснулся лица Барбары своим атласным носом, и вся ее доселе скрытая красота неожиданно засияла ослепительно и ярко.
Потом единорог поднялся с колен и тихонечко заржал. Дел посмотрел на Барбару и увидел, что только единорог может быть прекраснее нее. Тогда он с неожиданной робостью коснулся шеи удивительного животного и на краткий миг ощутил, как струится между пальцами тончайший шелк его гривы.
В следующий момент единорог попятился, повернулся и, совершив невероятный скачок, в один миг оказался на дальнем краю топи. Еще прыжок — и вот он уже на гребне дальнего холма. Там, словно прощаясь, единорог на мгновение замер, а потом пропал.
– Из-за нас, — сказала Барбара, — он потерял свое озеро, свое прекрасное, чистое озеро!
– Он найдет себе другое, — ответил ей Дел. — Обязательно найдет.
И добавил словно через силу:
– Он.., не должен.., страдать из-за своей сказочной красоты.
Любимый медвежонок профессора
– Спи, — сказало чудовище. Это было сказано ухом, с помощью запасных губ, скрытых глубоко в складках плоти, потому что его пасть была полна крови.
– Я не хочу спать, я грезю… — ответил Джереми. — Когда я засыпаю, мои грезы убегают. Или просто притворяются грезами. А сейчас я вижу настоящую грезу.
– А о чем ты грезишь? — поинтересовалось чудовище.
– Я грезю.., грежу о том, что я вырос…
– ..И превратился в очень толстого дядю семи футов ростом, — быстро подхватило чудовище.
– Ты глупый, — покровительственно сказал мальчик. — Ростом я буду ровно пять футов, шесть и три восьмых дюйма, на макушке у меня будет лысина, и еще я стану носить круглые очки — толстые, как стеклянные пепельницы. Моя работа будет состоять в том, чтобы читать молодым людям лекции о человеческих судьбах и метемпсихозе[21] Платона.
— Что такое метемпсихоз? — с жадностью спросило чудовище.
Джереми было четыре года, и он мог позволить себе быть терпеливым.
— Метемпсихоз, — пояснил он, — это такая штука, которая получается, когда человек переезжает из старого дома в новый.
— Как было у твоего отца, когда он переехал сюда с улицы Монро?
— Вроде того. Только я имел в виду не обычный дом с крышей, канализацией и всем остальным. Я имел в виду вот такой дом, — сказал мальчик и постучал по своей маленькой груди.
— Ox! — сказало чудовище и вскарабкалось повыше, скорчившись в непосредственной близости от нежного горла ребенка. Сейчас оно как никогда раньше было похоже на плюшевого медвежонка.
— Может, сейчас? — спросило чудовище умоляющим голосом. Оно было вовсе не тяжелое.
— Нет, — нетерпеливо откликнулся мальчик. — Иначе я засну, а мне хочется еще немного посмотреть мою грезу. В ней есть девушка, которая не слушает мою лекцию. Она думает о своих волосах.
— А что у нее с волосами? — поинтересовалось чудовище.
— Они каштановые, — объяснил Джереми. — И блестящие. А она хочет, чтобы они были золотыми.
— Зачем?
— Некто Берт очень любит, когда у девушек золотые волосы.
— Так давай, сделай ей золотые волосы!
— Не могу! Что скажут остальные?
— А разве это важно?
— Наверное, нет. Значит, все-таки можно, да?
— Кто она? — строго спросило чудовище.
— Просто девушка, которая родится в этом самом доме примерно лет через двадцать, — ответил Джереми.
Чудовище подлезло еще ближе к его пульсирующей шее.
— Если ей предстоит родиться здесь, тогда ты можешь сделать ей золотые волосы. Поспеши же, и давай спать.
Джереми довольно рассмеялся.
— Ну, что там случилось? — тут же спросила тварь.
— Я изменил их, — ответил Джереми. — Девчонка, которая сидела позади нее, запищала как мышь, которой отдавило лапу мышеловкой. И подскочила на целый фут. Это довольно большая аудитория; скамьи студентов расходятся амфитеатром от того места, где стоит лекторская кафедра, и ступеньки в проходах довольно крутые. Она зацепилась ногой за ступеньку...
Джереми разразился радостным смехом.
— А теперь что?
— Она упала и сломала себе шею. Она мертва! Чудовище сдавленно хихикнуло.
— Это очень смешная галлюцинация. А теперь верни первой девушке прежний цвет волос. Кроме тебя никто этого не видел?
— Никто, — заверил его Джереми. — Впрочем, лекция все равно закончилась, и студенты толпятся возле той, со сломанной шеей. У молодых людей под носами висят капельки пота, а девушки стараются засунуть кулачки себе в рот. Можешь приступать...
Чудовище издало довольное хрюканье и с силой прижало пасть к шее Джереми. Мальчик закрыл глаза.
Дверь в детскую неожиданно отворилась, и на пороге появилась мама. У нее было усталое, доброе лицо и улыбающиеся глаза.
— Джереми, дорогой, — сказала мама. — Мне показалось, что ты смеялся.
Джереми нехотя открыл глаза. У него были такие длинные ресницы, что они, казалось, подняли маленький ветер, словно два шелковых опахала.
Мальчик улыбнулся, и все три его зуба улыбнулись тоже.
— Я рассказывал Пуззи сказку, мама, — сонно сказал Джереми. — И она ему понравилась.
— Ты — прелесть, — промурлыкала мать и, подойдя к кроватке сына, заботливо подоткнула одеяло, но мальчик тотчас же выпростал из-под него руку, чтобы крепче прижать тварь к себе.
— А Пуззи уже заснул? — спросила мать нарочито серьезным тоном.
— Нет, — ответил Джереми. — Он.., выращивает голод.
