евро…
— И что бы ты там продавал?
— Ничего! В том-то и дело. Это был бы очень красивый, совершенно пустой магазин.
— Ну-ну. А чего ты еще придумал? Ты ж без мыслей об идеальном храме торговли не живешь.
— Я «Ночной магазин» придумал. Чтоб он работал только по ночам, и там продавались вещи, которые ночью надобятся.
— Водка?
— Водка тоже. И еще вечерние платья, шмотки для ночных клубов, белье, пижамы, кровати, ночники, книжки, сигареты, телевизоры на потолок, чайники на спиртовках, всякая такая еда, за которой ночью в холодильник лезут. Набор молодого фраера для гламурного романтического свидания. Девичий набор «Внезапность» — в изящной сумочке. Главное, все самого лучшего качества. Очень дорого. И ночные книжные презентации устраивать. Премия от «Ночного магазина» за самую успокаивающую и самую возбуждающую книгу года. Нравится?
— Только в качестве утопии.
— Нет, почему, я уж своего менеджера послал инспектировать ночную торговлю. Он у меня провел ночь в «Крокус Cити», в гипермаркете «Твой дом». Я ему велел: ходи всю ночь, проникайся атмосферой. Он мне такой забавный отчет принес: «Ночь — время обладания. Эманация пустого магазина, полного красивых вещей, способствует выражению эмоций в виде покупок».
— Зачем же ты эдакого дурака держишь?
— Он не дурак, у него жизнь была тяжелая. Он в рекламной фирме работал, придумывал вопросы для фокус-групп. Ну, типа «Если бы «сникерс» был мужчиной, каким бы он был мужчиной?». Потом начал работать у меня продавцом-консультантом. Я его как приметил: он лучше всех самые дорогие ванны продавал. Он таким низким голосом говорил «Эта удивительная ванна на ножках, на львиных лапках…», что даже мне начинало казаться, что сейчас эта ванна будет красться за мной по всему магазину на своих лапках. Ну, перевел его в аналитический отдел. Поэт!
— Слушай, ты меня заинтересовал: а каким мужчиной был бы «сникерс»?
— Не знаю. Сладким. Липким. Навязчивым.
— То есть жиголо? Тогда получается, что «сникерсы» должны были бы покупать в основном женщины. А покупают мужчины — так фокус-группы показывают.
— С твоим опытом и покупаться на эту лабуду?
— А ты с твоим опытом? Весь в мечтах. Вот отчего ты не расширяешься — хотя бы с тем ассортиментом и той клиентской базой, что уже имеешь? Отчего не откроешь еще два, три магазина?
— Клиентская база у меня ровно на один магазин. Ты же знаешь, вещи нашей ценовой категории продаются только на личных контактах. Моя реклама — это молва, добрый отзыв, терка по vertuфону, смокинговое радио. И потом: я не расширяюсь ровно оттого же, отчего и ты. Вовремя не подсуетился, не купил помещения под магазины, пока еще по деньгам были. А аренда в Москве — это маленькая смерть.
— Да. Ты знаешь, я недавно думал, что бы я сделал по-другому, если бы мог вернуться на десять лет назад. Чего я не предугадал совершенно — клондайкового роста цен на недвижимость. И того, что местные ребята так быстро научатся делать хорошую отечественную мебель.
— Неужто хороша?
— По дизайну — еще нет. А технологически очень даже неплоха.
— То есть ты не предугадал самое плохое и самое хорошее. Логично. А ты, кстати, не боишься, что в торговлишке кризис случится? По моим ощущениям, уже давно пора.
— Нет, не боюсь. Мебель всегда покупать будут. Я девяносто восьмого года и не заметил. Продажи почти не снизились.
— Да? Я-то в девяносто восьмом еще магазин не открыл. Странны мне твои слова. Помнишь Аль- Обайди (он еще первым в Москве начал торговать «харлеями»)? Он мне рассказывал, что с августа девяносто восьмого по август девяносто девятого не продал ни одного мотоцикла. За целый год — ни колесика. Причем у него машины по двадцать тысяч долларов стояли, а у тебя иные гарнитурчики и кухоньки по пятьдесят, а то и семьдесят тысяч евро идут.
— Тогда евро еще не было.
— Какая разница? Не бесплатно же тебе Cappellini свою мебель отдавал. Может быть, объяснение в том, что мебель — это дом, а в доме можно спрятаться? А мотоцикл — антидом. Это побег.
— Ну, убежать-то ведь многие хотели. Но Harley Davidson — не побег, а каникулы.
— Погоди, все равно получается ерунда. Тогда получается, что в кризисные годы люди должны с охотой жениться, а в спокойные — заводить любовниц. А я всегда думал, что наоборот.
— Мне говорили, что во время кризиса увеличились продажи только в одной области — в ювелирной. Старая идея: драгоценности — переносное богатство. Между тем всякий разумный человек, хоть раз в жизни купивший дизайнерское кольцо, знает, что продать в России он его не сможет. А на Западе — за полцены. Генетическая память: золото, бриллианты, сокровища. Природа страха…
— Слушай, ну ты зануда.
— А ты паникер. Какой может быть кризис торговли? Вот смотри, остановилась торговля недвижимостью. Цены стоят с осени прошлого года. В результате — избыток экспонированных квартир; никто ничего не покупает по той парадоксальной причине, что никто ничего не может продать. И что мы видим? Мы видим запрет на точечную застройку в Москве, который выгоден кому? Продавцам уже точечно построенного жилья. Государство нас не бросит. Ты чего боишься — перепроизводства дорогих вещей?
— Я боюсь перепроизводства таких, как ты, умников, которые дорогими вещами торгуют. Ну, как доброе государство забудет помочь маленьким торговцам? Мы же, по сути, маленькие.
— Ну, по сравнению с «Крокус Cити». А ты ведь, дружок, ненавидишь гипермаркеты, я знаю.
— Знаешь? А вот знаешь ли ты, что в Австралии в пятидесятые годы случилось первое гуманитарное восстание зеленых — они пожалели овец, которым во время стрижки причиняются немалые страдания? Фермеры знаешь как им отвечали? «Никто не ценит того, чего слишком много. У нас много овец, мы их не жалеем. У вас, в городах, много людей. Вы их не жалеете». В гипермаркетах слишком много покупателей. Чего их жалеть?.. У нас в России нет культуры расставания — вот что я думаю. Ни с чем. Ни с женой, ни с работой, ни с родиной, в конце концов. А магазин — важнейшая часть культуры расставания. Там покупатель расстается с деньгами, а продавец с товаром. Люди меняются тем, что у них есть, и поэтизацией этого простого действия занята половина населения Земли. Все радуются. А у нас акт продажи и покупки рождает чаще всего только одну эмоцию — глухого взаимного недоверия. Если продавец слишком радостно расстается с товаром, покупатель чувствует себя нае*анным, а если покупатель слишком уж доволен, продавцу кажется, что происходит что-то не то.
— Ну и кто из нас зануда?
— Погоди, есть один гипермаркет, который я люблю. Это провинциальная «Километровочка». Там на территории торгового центра расположены часовня, зубоврачебный кабинет, «поболтай»-комната и комнаты отдыха. Причем с кроватями. Умаялся дорогой покупатель, ходил-ходил, ножки устали — пожалуйте полежать.
— А разврат? Девочки на эти комнаты не набежали?
— Торговля — это вообще разврат. Владелец «Километровочки» молодой совсем парень, еще только начинает, весь в долгах, в кредитах, энергии через край, аж подпрыгивает на ходу. Правду говорят: «Пока голодный, не скучно».
— Кстати насчет голода. Вот что в Москве действительно из рук вон скверно, это торговля продуктами «для богатых». В любой немецкой деревне в обыкновенном продуктовом магазине еда раз в десять лучше, чем в пафосном московском бутике.
— Ох, не говори. Это же издевательство над людьми — между прочим, социально близкими. Когда я брожу с тележкой по магазину «для чистой публики», меня не покидает ощущение, что владельцы подсматривают за нами, покупателями, и тихо, но заразительно смеются. Слушай, я понял, кто они, — они мародеры. Стоит на полке, например, австралийское подсолнечное мас ло за бешеные деньги. Это находится за пределами экономической и человеческой выгоды. Зачем, для чего? С точки зрения логики объяснение может быть только одно: шел по ночной Москве какой-то несчастный австралиец с бутылкой
