изобретатели.
Работа эта государственной идеологической машиной безнадежно запущена. Нет образа праведника и маленького героя, не понятно, с кого брать пример, какую именно модель жизни следует считать эталонной; к какой из форм благополучия следует стремиться самому простому, самому тихому русскому человеку, живущему в сердце России, и какие практики следует использовать, чтобы достичь желаемого. Много работать? Но в деревне все много работают. Научиться довольствоваться малым в стране, которая изнемогает от страстного желания довольства?
А Егоров, глядя в темное окно, мечтательно бормочет:
— Отделиться! Замкнуться на себе! Свое телевидение даже лучше, чем свободная экономическая зона — это свободная идеологическая зона! Научиться завидовать друг другу, а не кобыле с ОРТ. Да заинтересоваться друг другом, наконец!
Судьба продавщицы
«Нередко приходится слышать о „продавщицах“. Но их не существует. Есть девушки, которые работают в магазинах. Это их профессия. Однако с какой стати название профессии превращать в определение человека?» Вот так бы и начать свою заметку — деловито, но с душой, и не без уместного морализма. Но так начинается рассказ «Горящий светильник» О?Генри, писателя, который, собственно говоря, и сделал тип продавщицы совершенно бессмертным. «Горящий светильник» — героическая ода. Продавщица О?Генри — это простая и честная девушка, не боящаяся жизни. Досконально изучившая женщин и взявшаяся за изучение мужчин; открыто признающая магазин филиалом музея, эдема и брачного рынка. Она не стесняется своей жажды разбогатеть, но умеет учиться у дорогих вещей благородству. Такова версия одописца — аристократические вещи облагораживают; мещанские шмотки — губят. Иллюзия обладания недешево стоит маленьким продавщицам: не каждая справляется с хищным напором нехороших вещей.
Совсем не русский, и уж вовсе не советский тип: ведь какая картина встает перед умственным взором соотечественника, когда он слышит бакалеистое, мясо-молочное, мануфактурное слово «продавщица» — стоит ли трудиться перечислять детали?
Юная дебютантка, задавленная горой безжалостного товара (все больно), или безжалостная ражая тетка возле голой полки — разница, согласитесь, имеется. Но время идет, вещи заваливают Москву, приезжают в нее молодые девушки, считающие всякий дорогой магазин филиалом музея, эдема и брачного рынка. Кто такие? Чего хотят? Недавно полоумные резиденты Камеди клаба мило пошутили: «Кто знает, куда деваются постаревшие секретарши и продавщицы бутиков»? Наши продавщицы бутиков еще не успели постареть. Неплохо бы узнать о них побольше — пока они еще не стали «типом».
«Лу и Нэнси были подругами, — так писал О`Генри, — они приехали в Нью-Йорк искать работу, потому что родители не могли их прокормить. Это были хорошенькие трудолюбивые девушки из провинции, не мечтавшие о сценической карьере». А наша героиня Лиза выросла на окраине Москвы, на периферии города. Грозно, днем и ночью, горели капотненские факелы в окнах ее квартиры, сеяла пороша, во дворе было нехорошо; и Лиза решила, что если она не вольна в выборе жилья, то уж работать обязательно будет в центре Москвы. И, по возможности, с красивыми людьми или красивыми вещами. В 1997 году Лиза получила диплом Московского педагогического института (учитель английского/французского языков); а в 1998-м устроилась на работу продавцом-консультантом. В бутик. Десять лет подряд работает она в модных лавках Москвы и, будучи девушкой очень и очень наблюдательной, служит для меня неисчерпаемым источником специальных знаний.
— Расскажите, Лиза, что это такое — быть продавщицей бутика, — прошу ее я.
И Лиза рассказывает:
— В девяносто восьмом году я работала в меховом бутике «Гренландия» — в то время очень модном и чуть ли не самом дорогом. Красивый был магазин, что-то в нем брезжило от старосветского шика — ковры, кресла, кронштейны-плечики деревянные.
И вот однажды вечером входит в магазин компания денежных мужчин — все высокие, полные, веселые, в дорогих дубленках, с дамами; такая вокруг них атмосфера шампанская. С мороза, румяные, шумные, коньячком запахло, жареным-пареным… Обычно, когда входит многообещающий клиент, продавщицы ведут себя как таксисты в Шереметьеве — если не твоя очередь обслуживать, а ты вперед поспешаешь, то могут и на прическу плюнуть. Бывало, бывало такое — особенно десять-то лет тому назад, когда все только начиналось.
А тут, гляжу, все продавщицы исчезли. Пустой зал. Последняя в двери для персонала застряла, трепыхается. А меня-то в этой «Гренландии», как новичка, еще на варежках держали. Продавала я только перчатки. Я подумала, что-то в магазинной подсобке случилось, и тоже побежала. А в коридоре стоит директор и говорит мне ужасным шепотом:
— Быстро в зал. Если ты сумеешь обслужить сургучей, получишь премию.
И пошла я назад. Иду и думаю: «Сургучи — это, наверное, название преступной группировки. Сейчас им что-то не понравится, и они меня убьют». Вот этот день я и считаю своим профессиональным крещением.
— Да что ж вы, Лиза, на самом интересном остановились? Что там дальше было?
— Ничего особенного не было. Сургучами, как я в тот же вечер выяснила, в некоторых магазинах называли покупателей из Сургута — людей широких (особенно по тем годам), нетерпеливых, любящих чрезвычайный почет и подчеркнутое уважение. Справляться с ними тяжело — помню, дама из той компании муфту себе на голову натягивала, в уверенности, что имеет дело с оригинальной меховой шапочкой в стиле «труба». А заказ был такой: «Одень мне блондинку!» Заставляли своих девиц мерить шубы и ходить как по подиуму. Но дамам это занятие даже нравилось. Ну, задержали на час закрытие магазина. Этим все и кончилось. А директор из своего кабинета так и не вылез.
А потом уже я работала в бутике итальянской одежды; продавали мы несколько очень даже известных марок. Там прошла настоящую школу. Директором работал такой говорливый умник и зануда — Сахар Медович. А главным менеджером — молчаливая Гиена Уксусовна.
Медович обучал теории. «Вещи, — говорил, — должны казаться недоступными, а быть доступными. А продавщицы — казаться доступными, но быть недоступными».
И еще: «Отгадайте загадку: какая дама до могилы остается девушкой, даже если у нее дети есть? Зря кощунствуете; отгадка — продавщица».
А Гиена Уксусовна на каждую просьбу об отгуле или робкую претензию (почему обеденный перерыв всего полчаса?) отвечала: «Напишите письмо на адрес Фронта освобождения садовых гномов, там вам помогут», и запрещала нам улыбаться.
— Почему запрещала? Общее мнение, что в бутиках должны работать именно что улыбчивые продавщицы.
— То-то и дело, что общее мнение. Корректная улыбка, сопутствующая слову «здравствуйте» — и это все. Потом — открытое доброжелательное лицо и никаких улыбок. Ни в коем случае не шутить — смех в торговом зале так же недопустим, как в спальне. Всякому кажется, что смеются над ним. Запрет на тонкие улыбки при общении с клиентом — обязателен. Продавщицы, хихикающие друг с другом — вон из профессии!
Вообще же про бутики пишут чаще всего ужасные глупости — я не имею в виду, разумеется, специальные издания, которые профессионально занимаются фэшн-критикой.
Но если что-то бытовое — то исключительно в стиле «она работала в бутике в Бирюлево, пока ее парень не выкинул с работы». И все, главное, пишут об одном и том же: каждая продавщица мечтает выйти замуж за богатого покупателя. В дорогих магазинах продавщицы ведут себя так высокомерно, словно сами зарабатывают столько же, сколько их клиенты. Или: невозможно терпеть, когда навязчивый продавец ходит
