даже готовые в случае опасности объединиться с нами, а есть твердолобы вроде Бейла Харизи, что ненавидят нас только за то, что мы — шеддиты. Именно из-за этого Бейла меня… В общем, не важно.
Ларратос прекрасно помнил этого подозрительного старого паладина, Бейла Харизи, который видел во всех потенциальных шеддитов, и любое инакомыслие воспринимал как потуги на служение Хаосу. Похоже, этот Бейл приложил руку к тому, чтобы Абделя изгнали из ордена паладинов. Действительно, твердолобый фанатик. Именно из-за таких нередко вполне добрые и умные паладины действительно переходят в шеддиты — чего Бейл и добивается своей подозрительностью.
— Камриэльство, — продолжал Абдель. — Оболванивающая людей религия, превращающая их в стадо баранов. Но абсолютно такой же является другая религия, демонопоклонничество, введённая этим кретином Хаммоном. Любая религия отрицает свободу действия и мышления. Избранник свободен, а смирение есть оковы, которые надевает на людей каста жрецов ради достижения собственной власти.
Класс опять переглянулся. Было очевидно, что преподаватель академии не только был еретиком от паладинства, но и его восприятие шеддизма отличалось от официально принятого.
— Шеддит же не обязан быть демонопоклонником. Избранникам, истинным шеддитам это противопоказано. Истинный шеддит не верит ни в каких богов — он сам себе бог. И Хаос, сущность из которой шеддит черпает силу, ни в коей мере не есть божественная или демоническая сущность. Мы же не поклоняемся воде, как разумному существу, хотя пьём её и используем в хозяйстве. Хаос — не бог, Хаос — инструмент, которым пользуется шеддит. И это — тот самый инструмент, использование которого всегда оправдывает цель. Истинный шеддит идёт к победе любой ценой. Избранники не отягощены ни бытовыми, ни социальными, ни религиозными ограничениями и предрассудками и потому абсолютно свободны.
Люди всегда делились на слабых и избранников. Равенство всех людей — это фикция. Один от природы силён, другой от природы же слаб — и они не равны. Мораль у каждого людей типа своя. Избранники, истинные шеддиты, ценят личное достоинство, решительность, настойчивость, самоуверенность, несгибаемую волю и энергичность. Слабые ценят сострадательность, мягкосердечие, покорность и альтруизм. Некоторые ставят знак равенства между слабостью и добром. Они не правы.
— Но разве шеддизм не проповедует агрессию? — спросил Канис.
— Канис, ещё меньше правы те, кто ставит знак равенства между злом и истинными шеддитами. Злодеи ценят агрессию, хитрость, изворотливость и грубость. Многие из тех, кто носит наименование «шеддиты», очень далеки от истинных шеддитов. И я обещаю, что сделаю из вас истинных шеддитов. Если кто-либо из вас не захочет становиться истинным шеддитом, он может собирать вещи и отправляться домой.
После окончания лекции Ларратос связался с Эраной и сообщил, что первокурсников не выпускают за территорию академии, и надо искать какой-то обходной путь. Ларратос пошёл в столовую академии. Рабов и рабынь запрещалось брать с собой в академию — поэтому Ларри решил после того, как пообедает, захватить еду для Эраны с Зариной — а заодно и для Апиона, который проживал в их комнате нелегально.
Пока Ларратос сидел за столом и обедал, первокурсник Канис испуганно выкрикнул:
— Атас, братва! «Деды» идут!
В проёме входной двери показалась парочка небрежно одетых молодых людей. Даже очень молодых — им можно было дать максимум лет по восемнадцать. Один из них оказался довольно таки высоким, но пониже Ларратоса — зато в плечах был шире его почти в два раза — и шире большинства орков. Похоже, юный «дед» состоял из одних мускулов — и масса его тела тоже, похоже, была в два раза больше, чем у Ларратоса, и лицо здоровяка казалось не обременённым интеллектом. Второй «дед» оказался повыше первого, но при этом очень худым. Но его никак нельзя было назвать слабаком. Чувствовалось, что он отлично владеет боевыми искусствами — и если первый «дед» опирался в бою на одну грубую силу, то второй — явно на ловкость. И второй выглядел явно поинтеллектуальнее первого.
Первокурсники преклонили головы, и деды, идя к буфетчице, небрежно шлёпали всех первокурсников по головам. Дойдя до Ларратоса, сильный «дед» сказал ловкому:
— Смотри, Гэдберт, тут у нас, похоже, новичок. Голову перед дедами не преклоняет. Надо научить его хорошим манерам.
— Позабавимся с ним, Вильтран. Эй, новичок, как звать тебя?
— Корнелий.
— А мы — Гэдберт и Вильтран. Мы здесь главные, и ни одна свинья не смеет нам возражать! Почему это ты не преклонил перед нами голову, парень?
— А я должен? Я-то ведь не свинья. — Ларратос встал. — Сколько вам лет, парни?
— Возраст не имеет значения. Мы в академии уже третий год — с шестнадцати лет мы учимся на шеддитов, и тут нас все уважают. Сядь и преклони перед нами голову, дух!
Ларратос рассвирепел. Он прошёл через дедовщину в гиперборейской армии. Он никогда не выполнял просьбы «дедов» на первом году службы, и если было нужно, дрался с ними. Дослужившись до «деда», сам он никогда не приставал с дурацкими просьбами к солдатам первого года. После этого Ларратос победил могучего чернокнижника Шакира, за два месяца прошёл полный курс паладинства, сумел справиться с двумя шеддитами, носившими титул Баал — а тут какие-то студентики, младше его на два года (по легенде — на пять) чего-то от него хотят. В гиперборейской армии их бы сразу забили всей казармой. Но Ларратос слегка успокоился: всё-таки, на самом деле он — не шеддит, а светлый паладин. И привык пытаться решать все конфликты мирным путём, а лишь потом драться. Некое чудовище в глубине души Ларратоса жаждало крови, но паладин загнал его внутрь.
Ларратос строго посмотрел на дедов сверху вниз, стоя буквой Ф — поставил руки на пояс. Он всё- таки поступал в стейнгардскую академию — и прочитал несколько книг по психологии, хотя экзамен по ней так и не сдавал. Но он знал, что эта поза и этот взгляд вызывают в подсознании образ строгого родителя, и лучше всего подходит для воспитательных целей:
— Выпендриваешься, мальчик? Похоже, вы испытываете комплексы, из-за того, что вы тут младше многих, и пытаясь доказать обратное, строите из себя дедов.
— Чего?!
— Не испытывайте, дети, моё терпение — я старше вас на пять лет. Вам надо поучиться уважать старших.
— Ты чё, Корнелий, так и не понял? — спросил мускулистый «дед», — нам плевать, что ты нас старше!
— А мне плевать на ваше наплевательство, — строго ответил Ларратос. — поворачивайте обратно, пока я добрый. В армии я строил ребят покруче вас, так что проваливайте.
— Он не понял, Вильтран, что имеет дело не с простыми солдафонами, а с опытными шеддитами, — прошипел Гэдберт, худой «дед». И теперь получит сполна!
Народ вокруг расступился — но не разошёлся далеко. Всем захотелось посмотреть на избиение новичка самыми злыми «дедами».
Они напали одновременно. Вильтран ударил в направлении Ларратоса своим могучим кулачищем, а Гэдберт отбежал на пару шагов и подпрыгнул, занеся для удара ногу.
У Ларратоса, кандидата в Шаддаи, закончившего полный курс паладинства, силы и ловкости было не менее, чем у этих двоих, вместе взятых. Схватив кулак Вильтрана, Ларри сломал его руку, и откинул зазнавшегося отрока на пол. Гэдберта он раскрутил за ногу и бросил в двух метрах от мускулистого «деда».
Пора! Нужное время и место! Витающие в академии тёмные энергии подкармливали его — и зверь, живший в его душе, хаотическая энергия, находящаяся в его сущности — освободилась.
— Так! — кровожадно выкрикнул Ларратос, и навёл правую руку на Вильтрана, а левую — на Гэдберта. Тотчас же с правой руки слетела красная молния, а Гэдберта подняло на метр в воздух, и он, задыхаясь, схватился руками за горло.
Вильтрану после молнии тоже не было сладко. Он начал корчиться от боли, из глаз пошли слёзы, и он проблевался прямо на пол. Ларратос отпустил Гэдберта. Еле отдышавшись, «деды» с удивлением и страхом уставились на Ларри.
— Так. Что здесь происходит? — услышал Ларратос строгий голос Абделя Рахмана.
