– Да, давно парни ходят. Смотри, Кирюх, как у них ладно пригнано-то все. В лесу заметил бы – за пару верст бы обошел, ну их к черту…
– Теперь заходить будут, если в нашу сторону.
– Че, поладили с Жорой?
– Да вроде того. Он у меня весь кабель забрал, не весом, а метражом, прикинь. И еще просит. Только…
– Не очень это радует почему-то?
– Точно. А ты…
– А я потому и зашел. В нарды с тобой поиграть на эту тему.
– Молодец, что тянуть не стал. О, идет. Проводим человека.
Колонна уперлась в ворота, старшие заняли свои места – здоровяк с печенегом встал в голове, гранатометчики направились в хвост. Старший неторопливо двинулся к штабелю, Кирюха тоже поднял навстречу свою необъятную тушу.
– До встречи, хозяин. Благодарю за приют, удачи твоему Дому.
– Хорошей дороги, Жора. Счастливо тебе добраться, и чтоб безо всяких там моментов. Всегда буду рад тебя встретить.
Старший повернулся к сидящему на досках Ахмету. Тот отложил трубку и тоже поднялся, отвечая на рукопожатие.
– До встречи, Ахмет.
– До встречи, Жора. Удачной дороги.
Старший повернулся, и легкой походкой двинулся на выход – ворота уже распахивали сонные, только что сменившие ночной караул бойцы базарных.
– Ты, морда, совесть хоть какая есть у тебя? Дубль шесть, дубль пять! Случайно, да? – в который уже раз возопил Кирюха, получая домашний марс. Играли у Осетина, в пустой кафушке, запивая нарды кофейком да коньяком из махоньких капочек – обоим была нужна чистая голова. – Значит, говоришь, и к тебе тот же вопрос…
– Куда зарики цопаешь! Я выиграл!…Да, че-то всурьез пробило товарища Жору на эту тему. Я думаю, что он поэтому и пришел. Точнее, прислали.
– Оп-па! Ну, наконец-то! Не тебе одному… А прикинь, Ахмет, у каких сурьезных дядь такие торпеды на сворке. Эх, марса не выйдет… Ну, получил?! Пошли, на улице посидим. Сань! Са-а-аньк! Направь нам еще по чашечке, будь добр!
Прервав чемпионат, вынесли стулья на улицу к задней двери кафешки. Утро вызрело, огрубело – полупрозрачную рассветную дымку смел яркий свет, заливающий теперь внутренний двор Дома. Вместе с прохладой исчезли те жемчужно-серые мягкость, неоднозначность, полутени, из-за которых невольно умеряешь голос ранним утром. Во дворе бывшего училища начиналась дневная суета: шаркая, тянулись к летнему умывальнику мужики, где-то в глубине здания вспыхнула и погасла бабья перебранка, покатилось по кафелю что-то жестяное.
– Ну че, Ахмет? Какие мысли? Будешь пробовать?
– Не зна-а-аю… С одной стороны, заманчиво – выломиться из этого дурдома. С другой – так разводят считающих себя умниками.
Заспанный до китайских глаз Сережик принес кофе и затормозил – ставить было некуда, а метнуться за табуреткой спросонья ломало. Эта борьба настолько явно проступила на его отлежанной какой-то рубчатой тканью моське, что Кирюха не выдержал и подтолкнул, едва удерживаясь от смеха:
– Неси, неси, подержим пока…
Сомнамбула принес табурет, поставил и, не приходя в сознание, исчез.
– Во чудо, бля. Смотри, спит на ходу, как еще в двери попадает! А мы с тобой типа дурачки, да?
– Вольфыч, мы с тобой вроде как умники. Как бы ты стал сам себя разводить? Поставь себя на его место. Он приходит с задачей – подписать кого-нибудь на это дело. Нужны ему только хозяева, с ними проще – договариваешься с одним человеком, а он пригоняет сколько нужно. Хозяева считают себя круче поросячьего хвоста, ведь они мало того что живы, они еще и жить дают. И самое смешное, что это правда.
– Почему смешно?
– Ну, как… Здесь-то не смешно, а в общем… Ну, вот я к примеру. Сам знаешь, как я жил. И в результате я считаю себя охеренно продуманным, мало того, я убедился, что всех остальных порву как газету, просто не время еще.
– Э, ты загнался уже. “Порву”, “как газету”…
– Не тупи, а?
– Ладно, ладно. Уж больно натурально сказанул, сам бы послушал. Как газету, ишь, рвалка узкоглазая…
– Бля, Жирик, дай сказать, а?! Хули ты с мысли сбиваешь…
– Ладно, давай. Газетчик. Хотя че ты мне жуешь? Я понял, че ты тут сказать пытаешься – мол, мы тут первыми парнями на деревне привыкли, и от этого красней морковки себе ничего представить не можем. По мелочи нам лажать смысла нет, а наебалово по крупняку нас, великих и ужасных местечковых авторитетов – нам и в голову не поместится. Так?
– Самое оно. Нас просто надо наебывать, максимально просто.
– При расчете?
– Ни хера. При расчете валить надо, а не наебывать. Главная наебка – это вообще заставить нас впрячься. О! Только что дошло, прикинь! Знаешь, че ему надо? Он нам всю эту лажу прогнал только для того, чтобы получить туда проход! А там нас валят, и его люди спокойно делают свои дела! Логично?
– Слушай, вроде не вижу неувязок… И по нам ему кто-то информацию дал уже, чуешь? За мной – народу куча, я могу двадцать человек поднять; ты из-за своих взрывных заморочек понадобился. Только что именно он делать там собрался… А так – логично. Во падла, а?! В десны, сука, целуется с человеком, а сам его под молотки отправляет. Сссука… “Понятия”, блядь, “людские отношения”…
– Че, загонял он тебе насчет всех этих криминальных традиций?
– А то… И плетет-то как по-писаному, хуй где против скажешь, сидишь и умиляешься: ай да Жора! Вот кто знает, как людям жить-то надо!
– Волчара он, вот и весь хер до копейки. Знаешь, Кирюх, я за ихней “людской поняткой” такую хрень заметил: понятка эта правильная вся из себя, без шуток, правильная. Только придумана она для того, чтоб обменять свой базар на твое сало. Хотя сама и правильная.
– Это как так? И сало отмести – и правильная?
– Да вот так. Я, думаешь, знаю? Диалектика, бля. Слушай, Кирюх, мысля пришла. Можешь человека отправить, чтоб он до Веникова слетал?
– На хера?
– У этих, что пришли на неделе, есть фура гражданская и еще одна машинешка чудная, не военная, не гражданская, из себя вся сложновыебанная. Надо с них эмблемки срисовать, только точно. И все слова записать, какие есть. Пошли человека, только не тупорылого.
– Ты нормально скажи, че надумал-то?
Ахмет вытащил из кармана трубку с кисетом и задумался.
– Киря, я тебе че щас скажу – ты не смейся, но мне так кажется. Вот кажется. Никаких доказательств нет и не будет.
– Ладно, не плачь, все равно буду смеяться.
– Короче, я вот думаю себе – кто и для чего может захотеть попасть на химзавод, и притом достаточно крут, чтоб подписать того же Жорика. Чуешь, тут стопудово хозяйками воняет? Причем хозяйками из частной конторы. У нас тут все года армейские стоят, так?
– Ну.
– А почему? Думал об этом?
– Да как-то не надо было. Нет, не думал. Кстати, а почему, интересно… Всю эту атомную херь вывезли первым же годом, так? В самом деле, чего они тут столько лет армейских держат…
– Вот и я о том. Ты ж не в городе родился, и на заводе не работал?
– Сам же знаешь – я только после Третьей Чечни сюда.
– Ну, короче, слушай. Вывезли продукцию – и то не всю, а с гулькин хрен, то, что ебнуть может и чем станции топят. Почему так думаю? А все вывезти невозможно, Кирюх, поверь на слово. Там столько говна лежит, что обосрать хватит весь шарик на тридцать три раза. Чернобыль покажется курортом, баль-не-о-ло-гическим. И хозяйское командование не может этого не понимать, вот и держит тут армейских. А частнику сюда ой как хочется, есть тут и такое говно, что дороже и золота, и алмазов…
– Ахмет, короче давай, не разжевывай.
– В общем, сдается мне, что какие-то о-о-очень сурьезные частники хотят подрезать у армии контроль за спецзоной. Для этого нужно, чтоб военные обосрались – типа охранять толком не могут, то да се, бардак и воровство. И Жорика подтянули, чтоб он здесь кого-нибудь подписал устроить показательное событие. Точнее, он нас пролечивает, чтобы мы полезли туда – и по-тихому ему не обязательно, я это допер. Слишком уж он на этот момент упирал, пересолил мальца. Ты заметил, нет?
